19 ОКТЯБРЯ, ДЕНЬ ПУШКИНСКОГО ЛИЦЕЯ

Величественное, словно преисполненное светом, возвышается среди парков здание Царскосельского лицея. Открытия его весь высший свет ожидал с нетерпением и интересом – по замыслу царя Александра I, это должно было быть элитное учебное заведение, с лучшими преподавателями, призванное воспитать образцовых граждан и управленцев. Особых поблажек лицеистам не давали, хотя никаких унизительных и, тем более, физических наказаний не было и в помине, а у каждого учащегося была собственная комната.

Наставники

Распорядок дня был достаточно жестким. Подъем в шесть утра, два часа занятий и только потом – завтрак. Далее небольшая прогулка, и снова учеба – всего порядка семи часов с перерывами на обед и небольшие разминки. Времени на праздность практически не было, и, скорее всего, пирующие студенты, описанные в одноименном стихотворении, были плодом поэтического вымысла:

Друзья! досужный час настал;

Всё тихо, все в покое;

Скорее скатерть и бокал!

Сюда, вино златое!

В некоторых мемуарах упоминается, что, мол, профессор А. Галич принимал участие в пирушках, тем более что и сам Пушкин изображает его эдаким председателем пирушек:

Апостол неги и прохлад,

Мой добрый Галич, vale!

Ты Эпикуров младший брат,

Душа твоя в бокале.

Главу венками убери,

Будь нашим президентом,

И будут самые цари

Завидовать студентам!

Это тоже не более чем поэтическая фантазия. Известно, что когда «бражники» Пушкин, Пущин и Малиновский вздумали устроить вполне невинный «гогель-могель» с ромом, то по этому поводу из Санкт-Петербурга для расследования прибыл сам министр.

Интересны также личности иных преподавателей.

Первым в списке, конечно, должен стоять преподаватель нравственных и политических наук Александр Петрович Куницын, оказавший на Пушкина огромное влияние:

Куницыну дань сердца и вина!

Он создал нас, он воспитал наш пламень,

Поставлен им краеугольный камень,

Им чистая лампада возжена…

По воспоминаниям, Пушкин охотнее всех других классов занимался именно в классе Куницына.

Доброжелательный историк и географ Иван Кузьмич Кайданов, к которому прислушивались не только на лекциях. Например, когда два закадычных друга – Пущин и Пушкин, - сочинили «вольные» стишки и прочли их учителю, он прямо отсоветовал такой поэзией, тем более, кому-нибудь сообщать ее.

«Математик»  Яков Иванович Карцов, учившийся в Йенском, Галльском и Геттингенском университетах, переводчик с немецкого книги «Начальные основания физики», которая использовалась как классический учебник, не относился к числу любимых учителей ни лицеистов, ни Пушкина, но в прозорливости ему не откажешь. О показательном случае впоследствии И. Пущин:

Пушкина вызвали к доске решать алгебраическую задачу. Он долго переминался с ноги на ногу и все писал молча какие-то формулы. Преподаватель спросил его наконец: «Что же вышло? Чему равняется “икс”?» Пушкин ответил: «Нулю!» Карцов ответил: «У вас, Пушкин, в моем классе все кончается нулем. Садитесь на свое место и пишите стихи».

На детских картинках часто изображают, как юный Пушкин загадочно стоит в сторонке, пока его менее одаренные товарищи отрабатывают приемы фехтования. Возможно. Но

Алекс Вальвиль, фехтмейстер, был одним из любимых учителей Пушкина, и, к тому же, именно он, наряду с Сергеем «Фискалом» Комовским и Аркадием Мартыновым (упомянутый в стихотворении «Монах» - «Мартынов пусть пленяет кистью нас»), был выдающимся фехтовальщиком. Интересно, что Дюма-сын использовал для своего романа «Учитель фехтования» некоторые факты из жизни Вальвиля.

Учитель французской словесности, Давид Иванович де Будри, славился умением находить подход к любому воспитаннику. Будучи родным братом знаменитого якобинца Марата, он упросил в этой связи Екатерину II изменить себе слишком грозную фамилию (заботливо сохранив аристократическую частицу «де»). В то же время он очень чтил память своего брата и не стеснялся в этом признаваться, проводя, правда, странные параллели: так, Шарлотту Корде, его убийцу, сравнивал с убийцей короля Генриха VI, Равальяком.

«Впрочем, – вспоминает Пушкин, – Будри, несмотря на свое родство, демократические мысли, замасленный жилет и вообще наружность, напоминавшую якобинца, был на своих коротеньких ножках очень ловкий придворный».

Эти такие разные, но бесспорно талантливые педагоги могли по праву гордиться своим выпуском.

Ученики и друзья

Первый лицейский выпуск был поистине «золотым». Несмотря на то, что объективно самым известным лицеистом является Александр Сергеевич Пушкин, справедливость требует признать, что попал он туда скорее стараниями своего дяди, лично знакомого с основателем лицея М. Сперанским. По итогам 15-ти выпускных экзаменов из 29 экзаменующихся юный Пушкин был на «почетном» 26-м месте, отличившись разве что в словесности (русской и французской), и, разумеется, в фехтовании.

Следует признать, что друзья гения тоже ярко проявили себя на различных поприщах.

Иван Пущин, «Жано», «друг бесценный», военный, декабрист, член тайных обществ, проживший невероятно насыщенную жизнь, оставивший после себя бесценные воспоминания и «послуживший» поводок к созданию множества прекрасных строк, «19 октября» и: 

Мой первый друг, мой друг бесценный!

И я судьбу благословил,

Когда мой двор уединенный,

Печальным снегом занесенный,

Твой колокольчик огласил.

Молю святое провиденье:

Да голос мой душе твоей

Дарует то же утешенье,

Да озарит он заточенье

Лучом лицейских ясных дней!

Иван Малиновский, «Казак», сын первого директора Лицея, дружбу с которым Поэт пронес, как драгоценность, через всю свою жизнь, и на пороге смерти посетовав, что нет рядом Пущина и Малиновского, «было бы легче умирать». Дослужился до полковника, и, выйдя в отставку, до кончины хозяйствовал в своем имении Изюмского уезда Харьковской губернии, будучи предводителем дворянства своего уезда, по выражению директора лицея Энгельгардта, «стоял за бедных и грызся с богатыми и с чиновниками, которые за них стояли». О нем Модест Корф писал: «милый энтузиаст Ванюша все тот же, думает более о других, чем о себе, и стремится везде к лучшему». 

Антон Дельвиг, любимый объект для пушкинских эпиграмм, окончании лицея он был направлен в Министерство внутренних дел, где и прослужил до конца своих недолгих дней (скончался в 32 года). Пушкин очень переживал его смерть: «Помимо прекрасного таланта, то была отлично устроенная голова и душа незаурядного закала. Он был лучшим из нас. Наши ряды начинают редеть».

Вильгельм Кюхельбекер, «Кюхля», чья фамилия до сих пор нагоняет тоску на школяров при диктантах, тоже любимая цель для пушкинских острот, одна из которых:

За ужином объелся я,

А Яков запер дверь оплошно

Так было мне, мои друзья,

И кюхельбекерно и тошно

стала причиной дуэли, которая закончилась благополучно: Кюхельбекер промахнулся, а Пушкин отказался стрелять, мол, дуло забилось снегом. Посвящены «Кюхле» и совершенно иные строки:

Служенье муз не терпит суеты;

Прекрасное должно быть величаво:

Но юность нам советует лукаво,

И шумные нас радуют мечты…

Опомнимся — но поздно! и уныло

Глядим назад, следов не видя там.

Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,

Мой брат родной по музе, по судьбам?

Несмотря на нескладную внешность и некоторую тугоухость, с отличием окончил лицей в чине титулярного советника и был так же, как и Пушкин, зачислен в коллегию иностранных дел. Он присутствовал на Сенатской площади, и даже пытался стрелять в генералов, но этот прожект провалился (пистолет дал осечку). Скончался в ссылке, в Тобольске, от чахотки в 1846 году, пережив Пушкина на семь лет.

Конечно, о былой славе Лицея мало что напоминает. Бури XX века не пощадили ни сам Лицей, ни его выпускников, и даже знаменитая библиотека была «сослана» на Урал и расчленена по многим институтам. И все-таки в окружающих парках все равно сохраняется нечто от тех аллей, по которым бродил «смуглый отрок», а музей выше всяческих похвал, и при некоторой доле воображения картины прошлого непременно оживут.