СУКА ЛЮБОВЬ

Не даждь места лукавому демону обладати мною, насильством смертнаго сего телесе; укрепи бедствующую и худую мою руку и настави мя на путь спасения. 

 

     Обе истории действительно произошли в жизни. Даже произошли они приблизительно в одно время и в одном городе – в Москве во второй половине семидесятых. И люди описанные в рассказе близки по возрасту, почти ровесники. Но из разных социальных групп. Последний фактор, как обычно и бывает в жизни, оказался решающим. Сразу предупреждаю, я лично просто ненавижу, когда женщину называют бабой, когда к ней относятся, как к расходному материалу. Но закон жанра есть закон жанра и по другому передать атмосферу рабочей общаги я просто не мог.

 

*   *   *

     Стасик будто на крыльях летел. Да и, действительно, несли его крылья любви, желание поскорей доехать и увидеть свою пассию, свою ненаглядную, свою Елку, Елочку. Он не видел ее почти четыре месяца, с самой весенней сессии. В июне сессия, совсем не до любви. Он, конечно, готов был бросить все к растакой-разэдакой матери и сутками сидеть хоть в елкиной общаге, хоть радом с общагой. Да она категорически запретила.

- Я, - говорила, - не за тебя, я за себя боюсь. Ты счастливчик, проскочишь, не сейчас – так осенью сдашь. А я вылечу на все четыре стороны и куда потом? В свою тмутаракань ехать? Или на завод Ленинского Комсомола идти? Там возьмут на конвейер. Вон, Верка приходила. На конвейере сидит, поступать снова собирается, только не помнит ничего-ничегошеньки. Все забыла, что и знала когда-то. Я думала прибедняется, плачется, а спросила какую-то ерундовину, а она в нулях, действительно. Так что, потерпи и я потерплю. Никуда не денемся. Лишь только сессия кончится…

     Но кончилась сессия, обязательный стройотряд подошел. Тоже никуда не денешься. Комитет комсомола за горло берет. У них в Бауманке вообще озверели и разговора нет ни о справке, ни о уважительной причине. Пришлось ехать в Пермский край. Правда, и деньжат оттуда привез. Почти три тысячи целковых. Так что сейчас гуляй – не хочу!

     Из стройотряда приехал, а она, оказывается, пораньше сорвалась и домой укатила в свою тмутаракань, как она называла деревню в Алтайском крае, откуда была родом. По родным местам соскучилась.

Первое сентября – день знаний, Стасик как штык был не у своего МВТУ, а торчал возле ее филфака, горя, не то слово, полыхая, желанием увидеть свою Елку, Елочку. И не увидел. Не судьба. Где-то разминулись, разошлись, как в море корабли. Он к ней в общежитие – никого нет.

     На второй день – та же самая история. Прямо как специально все делал некто за спиной. Или говорят он за левым плечом сидит?

     Третьего только с обеда смог вырваться, в общежитии прописка, записка и еще какие-то писки-списки, короче приехал, а паренек на этаже и говорит:

- Зря приперся, все сегодня на картошку уехали.

- Как? Какую картошку?

- Я знаю? Сырую, естественно. В колхоз погнали, под Можай куда-то.

- Надолго?

- Кого на десять дней, кого до конца месяца.

- Ну, дела!..

     И Стасик побрел к выходу…

     Но сегодня он ее обязательно увидит. Обязательно. Все вернулись и с картошки, и с капусты, и со свеклы, и откуда еще могли вернуться. Занятия благополучно начались и народ весь в общаге. Правда, сегодня суббота, но Елка без него никуда. Не может она без него. А вот сейчас встретятся и решат, куда бы завтра пойти. Деньги у Стасика есть. Он по студенческим меркам миллионер, Крез!

     Возле метро был большой магазин. Стасик заскочил отовариться. После такой разлуки не с пустыми же руками идти.

     Взял шампанское, большущую коробку конфет и, подумав, захватил бутылку коньяка. Это для себя, и еще, если какие мужики подгребут. Он сам, правда, пить не любил. От выпитого появлялась какая-то слабость, лицо бледнело, руки дрожали, слегка тошнило, короче натуральная болезнь. Но очень быстро минут за пятнадцать-двадцать все проходило, становилось весело, но все-равно как-то не так весело, как-то по искусственному. Но ведь принято. Мужчина должен выпить хоть немного или водки, или коньяка. Ну, он лучше коньяка. Несколько приятней, что ли.

     С такими мыслями Стасик добрался до общаги, поднялся на 12 этаж, где в этом году поселили Елку и постучал в дверь.

- Да-а-а… - раздалось из-за двери

- Здравствуйте, а где Елка?

     Комната была не очень большая, но уютная. Сразу чувствовалось, что живут девчонки. Цветные наволочки, салфеточки, какой-то глупый букетик в банке на столе.  И даже некоторый беспорядок на стульях, там колготки болтаются, там лифчик высовывается – видно собирались в спешке - не портил первого впечатления, а как бы даже создавал домашнюю обстановку. Одно слово – женское царство. У них в общаге совсем не то. У них одни ребята, девчонок почти нет, а которые есть, те страхолюдины ужасные. Недаром шутят: и было у старика три дочери, две – красавицы, а третья в МВТУ поступила. И в комнатах, как, наверное, в солдатской казарме. На стенах полуголые бабы и вот и все украшения.

     Девчонки скованно молчали.

- Так где Еленка? Вы чего замолчали, язык забыли, а еще филологи, или вы филологини? Как правильно? – Стасик болтал без остановки, собственно, не давая никому вставить слово.

- Нет ее. Не видишь. Ушла куда-то.

- Ну, так я присяду, подожду? Или как, в коридор выйти? А то засмущаю тут вас?

- Нас не засмущаешь. Мы сами кого хочешь засмущаем. А Лена может и нескоро появится. Она вроде бы куда-то ехать собиралась…

- Куда это она поедет без меня? Не-е! Без меня ей никак.

     Девчонки молча переглянулись.

- Ладно, места не жалко, садись сиди. Чаю хочешь?

- Не-а. Вот Елка подойдет, тогда посмотрим. Может чай, может еще чего погорячей…

     Стасик уселся к столу, оглядывая комнату.

- Ну как новое общежитие? Осваиваете? Обживаетесь?

- Да обживаемся, обживаемся. Я сейчас за Еленой сбегаю, а то ее еще может и два часа не будет.

- Так, где она?

- А ты не видел? В холле внизу танцы устраивают. Дансинг – час. Она посмотреть пошла, да может там и застрять.

- Как это она на танцы и без меня?

- Ну она же не знала, что ты именно сегодня у нас объявишься. Мы уже с двадцать седьмого здесь живем. Целую неделю.

- А я откуда знал. Я первого приехал – никого нет, второго приехал – никого нет. Вот сегодня вы появились.

- Ладно, я сейчас ее приведу, - одна из девчонок ускакала.

- Ну, так, как вы здесь живете?

- Чего? Живем – хлеб жуем. Что ни получим – все наше.

- В старой общаге-то получше было?

- Да, как сказать. Здесь тоже неплохо. Только, когда к первой паре, раньше вставать приходится, ехать-то дальше. Но автобусов-троллейбусов навалом, так что трудность незначительная. Зато столовая здесь насколько больше. Можно в любое время поесть. А в старой общаге сама сваришься пока будешь в очереди стоять. Они строили, старую-то, для пятидесятых годов. Тогда масштабы были совсем иные.

- Правильно рассуждаешь. Но это все от нас не зависит. Разве что совсем в столовую не ходить.

- Совсем тоже не получается. Завтрак не приготовишь толком. Продукты за ночь запросто могут испортиться. Сейчас тепло, холодильников нет. – Она показала на открытое окно.

     Окно было распахнуто настежь, но хотя на улице стоял сентябрь и незаметно как-то подкрался вечер, в окно с улицы струились потоки теплого воздуха, делая комнату по южному разогретой.

- Жара стоит несусветная, мы даже спим с открытыми окнами.

- Да, уж. – Говорить больше было не о чем. Все доступные темы были исчерпаны. Не спрашивать же какую она музыку любит или какие фильмы предпочитает. Подумает клеюсь, пока Елки нет.

- Что-то Еленка где-то задерживается. Где она может быть?

- Вот она я! Что это за контроль объявился?

     Елка влетела в комнату как маленький смерч.

- А это ты! Ну, и чего приперся?

     Стасик остолбенел. Елена была совсем не рада его видеть. И внутри чувствовался какой-то холод, какое-то неприятие что ли. И совсем непохожа была она на девочку прибежавшую с дискотеки. Макияж невыразительный, словно полустертый, губы припухшие, глаза злые суженные.

- Да, я… Я это… Соскучился я, - Стасик совсем растерялся, вся словоохотливость которой он блистал в разговоре с девчонками куда-то в момент выпарилась.

- Я вот принес… - он выложил на стол покупки.

     Но и гостинцы Елку не радовали. Покрутила коробку с конфетами. Небрежно открыла. Кивнула соседкам, дескать, давай, налетай. Те осторожно взяли по конфетке, словно боялись, что в коробке может оказаться отрава.

- Мы побежали, - заторопилась та, которая бегала за Елкой. И они стремглав выскочили из комнаты.

- Ну, что теперь делать. Давай, угощай даму, - Елка достала из стенного шкафа два стакана. Стасик осторожно, все еще не понимая, что же такое случилось с Елкой, открыл бутылку с аристократическим напитком. Белая от пены струя прыгнула в стакан и, не желая помещаться в таком маленьком объеме, выплеснулась на стол.

- У-у-у, безрукий, - Елка полезла за тряпкой.

     Стасик аккуратно наполнил оба стакана.

- Давай за нас с тобой

- Нет, давай каждый за свое!

     Она пригубила стакан. Стасик залпом осушил посудину, мелкие колючие пузырьки, покалывая, пробежались по языку и запершили в горле.

- У тебя что-то случилось? – осторожно спросил Стасик.

- С чего ты взял?

- Ну, ты сегодня какая-то не такая, не ласковая…

- Да хватит уж нам ласкаться

- А что такое

- Мы с тобой совсем разные люди, совершенно далекие друг от друга. У нас нет никаких общих точек, вот сидим и даже поговорить не о чем

- Но раньше ведь было, о чем-то мы говорили и не один раз

- Раньше я была простой деревенской девчонкой: палец покажи и смеяться будет. Все интересно. Все по-другому, не так как дома. А теперь худо-бедно, а повзрослела, пограмотней стала. Интересы изменились. Ну, ты наливай шампуську, раз принес, а то все выдохнется

- Только я коньячку, если ты не против.

- Мне то что! Смотри, тебе еще домой на другой край города добираться.

     Янтарный напиток обжег горло. Стасик укусил мягкую конфетку. Разговор явно не клеился.

- Я тебе как будто надоел. Столько времени не виделись, а ты даже не поцеловала.

Елка пропустила слова мимо, как бы и не заметив.

- Ну, не виделись, теперь увиделись. Посидели, поговорили, давай и домой собирайся.

- Ты что? Меня прогоняешь?

- Почему прогоняю? Но ведь посидели, поговорили. Что еще делать?

     Она взяла еще одну конфетку.

     Стасик чувствовал, как начинает действовать алкоголь. Он сегодня ничего не ел, а весь день на ногах и сейчас какая-то темная горячая волна медленно поднималась там, внутри, постепенно захлестывая, заполняя его всего

- Я тебе больше совсем не нужен?

- Стасик, ну что за выяснения, предъявления. Нужен, не нужен, пойдем на ужин. У нас разные вузы, разные предметы, разные знания и разные интересы. Стасик, ты правильно пойми: у нас с тобой все-все, абсолютно все разное. Мы совершенно чужие друг другу люди!

     Эта темная масса, темная волна подступала к глазам, мешая смотреть. Стасик налил еще две трети стакана и залпом выпил. Конфета в раз перебила коньячный вкус. Напиток уже пился легко, не обжигая и легко разливаясь по организму.

- Значит не нужен! Значит чужие! У тебя, что кто-то есть?

- Стасик, ты поругаться хочешь?

     Елена сначала побаивалась всех этих выяснений отношений, но тут вдруг как прорвало. Боязнь отошла куда-то на задний план, захотелось побыстрей закончить этот тягостный разговор, избавиться от назойливого ухажера, ставшего за последние месяцы совершенно чужим и лишним в ее жизни.

- Да! Да, есть! Есть у меня знакомый. Он меня понимает, он меня любит, он мною дорожит. Мы с ним будто родные люди. Мы понимаем друг друга с полуслова! Что тебе еще надо. Уходи!

     Слова больно ударили ему в голову. Он даже не до конца понял, что Елка ему сказала. Как это может быть? У его Елки, его Еленки есть кто-то другой! Это глупость, это недоразумение. Она ему наверное книгу какую-то рассказывает.

     Стасик прочнее устроился на стуле, готовясь слушать дальше.

- Ну что ты расселся? Ты здесь не нужен! Уходи! Уходи и не приходи больше никогда! Давай, забирай свои бутылки и уходи. Я спать хочу.

- Никуда я не уйду! Ты моя и никому я тебя не отдам!

- Не выдумывай. Никакая я не твоя! Я свободный человек. С кем хочу, с тем и встречаюсь, с кем хочу, с тем и …

     Разумные слова закончились. Дальше можно было сказануть что-то совсем непоправимое. Она этого не хотела и немножко все-таки побаивалась окончательных и бесповоротных решений.

- Давай уходи. Все! Хватит! Поспорили, поговорили и достаточно. Увиделись и довольно. Иди, иди или я уйду!

- Как ты не понимаешь – я никуда отсюда не уйду.

- Ах, так!

     Она резко импульсивно развернулась и выскочила в коридор. Дверь звучно хлопнула за спиной, отрезая Стасика, всю комнату от ее жизни и оставляя все это где-то в прошлом.

     А Стасик немножко посидел, плохо осознавая что же произошло, в голове пойманной птицей билась мысль, даже не мысль, а так мыслишка, небольшое неосознанное ощущение: Елка больше не его!

     Как же так! Этого не может быть. Все! Все знают, что она с ним, они любят друг друга! Он два года все делал, жил только для нее. Каждый час, каждая минута были ее, были для нее. Как жа так? А дальше? Дальше без нее не бывает Дальше ничего не может быть. Все закончено. Это все боль не нужно никому. Ни ей, ни ему, ни друзьям-товарищам.

     Елка стояла в коридоре за дверью и прислушивалась, что он там делает? Почему не уходит? Когда же он уйдет, наконец!

     Стасик опять плохо осознавая, что он делает, просто потому что нужно было что-то делать, вылил остатки коньяка в стакан. Получилось почти до самого верха. Он залпом выпил. Вытер губы рукавом пиджака, как видел когда-то в каком-то фильме, налил полстакана шампанского и тоже залпом выпил

     Он встал и прошелся по комнате. Ноги плохо слушались, пол слегка качался, стены тоже были неустойчивые. Все происходило как при Московском землетрясении семьдесят седьмого года. Только Стасик ничего не знал про это землетрясение и ему, в принципе, не было никакого дела до всех катаклизмов в мире.

     Занавеска качнулась на окне и с улицы пахнуло свежим, приятной прохладой вечернего воздуха. Уже начинало смеркаться. Кое-где по небосклону зацвели первые звездочки. На высоте двенадцатого этажа уличные шумы были не слышны. Тишина успокаивала, воздух охлаждал.

- Вот где красотища, - подумалось пареньку – и никто не гонит, никто не запрещает, и все любят.

     Неясная фигура за окном поманила к себе. Створки окна как бы раздвинулись. Занавеска приветливо заманивала наружу.

     Что он там делает? Заглянуть что ли? Да! Заметит, вообще не уйдет. Что, по правде оперотряд вызывать? Скандал получится. В деканат донесут и пойдет контора кости перемывать.

     Стасик медленно шел к окну. Окончательного решения еще не было, но так страстно уже хотелось стать свободным, чтобы не было никаких неприятностей, чтобы спокойно, чтобы хорошо, чтобы…, чтобы…

     Он уже подошел к самому подоконнику и внезапно решившись на все, ласточкой, как ему казалось, а на самом деле неловко, боком, ударившись плечом о подоконник и сорвав попутно занавеску, перевалился наружу.

Елка едва расслышала какой-то стук, слабо различимый треск, и заглянула в комнату, чуть приоткрыв двери. Ничего не было видно. Тогда она раскрыла дверь полностью. Окно было распахнуто. Занавеска болталась на одном уголке. Она неожиданно все поняла: А-а-а-а!

      Пронзительный крик разорвал тишину сентябрьского вечера. Она высунулась в окно. Крик рвался из нее, бился в окна, отскакивал от асфальта и летел вверх. Но ничего уже измениться не могло.

 

 

     Мы сидели на восьмом в комнате у девчонок. Как всегда в вечерний субботний вечер, накануне воскресенья складывалась праздничное настроение. Немного вина, чаще сухого, музыка, анекдоты, просто истории из жизни. Смех, шутки, эдакая домашняя атмосфера, без излишеств, без секса. По-хорошему, по доброму. Где-то сейчас вы мои знакомцы, мои друзья, с кем коротал я вечера самые жесткие и тяжелые в моей жизни.

Жанна стала петь под гитару, пела она не очень, но песни были свои написанные сокурсницей, настроение было великолепное и все вызывало восторг.

Ольга норовила подсесть ко мне поближе. Я как мог, чтобы не обидеть ее, отодвигался и отшучивался. Она была влюблена в меня, как кошка, и не скрывала этого. Готова была хоть в постель, хоть на пожар. Но мне-то это зачем. Как мог я отшучивался, чтобы не обидеть, не оскорбить. Вроде бы получалось.

Внезапно из окна соседнего крыла с этажа чуть повыше нашего выпал какой-то тюк. Глухой удар о землю и почти сразу же пронзительный незатухающий женский крик на одной ноте: А-а-а-а!

Внизу стал собираться народ. Но нам это было неинтересно. У нас Окуджава, новый диск, у нас Масиас, у нас Мануэль и Азнавур…

 

 

 

 

*   *   *

     Бригаде повезло. Они заехали в Управу, так называли монтажное управление, от которого они работали, узнать про спецодежду и оказались на самой раздаче получки. Точнее раздача еще не начиналась. Марья Семеновна привезла деньги из банка и, закрывшись в кассе, считала их и пересчитывала, сразу раскладывая по стопкам для разных бригад и участков.

     Бригада была молодая, но дружная. Вместе дружно работали и работали неплохо, вместе пьянствовали, вместе бегали по бабам в соседнюю общагу от прачечного комбината, вместе убегали от ментов, короче все делали вместе.

     Вот и сейчас, дружно оккупировав кассу, чтобы кто-нибудь чужой не пролез без очереди, джождались, когда Марья Семеновна начала выдавать деньги, получили дружно все причитающееся и так же дружно отправились пить пиво. На сегодня работа была окончена, поскольку наступил, как говорится праздник «День монтажника».

     Подробно рассказывать про то, как бригада пила пиво не имеет смысла. В этом случае получится не небольшой рассказ, а роман, по объему превышающий, наверное «Войну и мир» Толстого. Можно только упомянуть, что рыбкой они запаслись основательно, взяли и селедочку, и скумбрию, и зачем-то даже захватили полкило кильки. Три раза из пивбара на Факельном, куда они и двинули сразу после управы, бегали в ближайший гастроном за беленькой, чтобы лакирнуть уже выпитое. Все до одного свято верили в народную мудрость: «Пиво без водки – деньги на ветер».

     Потом здесь же в пивбаре встретили ребят с соседнего участка. Те просто позже узнали про деньги и, соответственно, позже приехали в Контору. Скооперировавшись с ними отправились в кафе на Большой Коммунистической. Здесь можно было сносно перекусить, а то горячей крошки весь день ни у кого во рту не было. В кафе под щи и котлету с картошкой приняли еще понемногу. И уже после всех этих излияний или возлияний, кому как больше нравится, дружной компанией отправились домой в общагу.

     Общежитие находилось в Орехово-Горохово, как смеялись ребята. Микрорайон Орехово-Борисово был совсем новый, только застраивался. Поэтому народу с каждым днем все прибывало, а транспорт, количество магазинов, больницы и школы увеличивались очень медленно. Больницы и школы нашу молодежь интересовали не очень, а вот магазины и транспорт волновали достаточно сильно. Еще интересовали их женские общежития в районе, но, к сожалению, их количество, похоже, вообще не собирались увеличивать.

     Выйдя из троллейбуса, это был единственный вид транспорта, который выручал микрорайон и в часы пик и в остальную часть дня, направились в «Универсам». Народу было – Мама, не горюй! Но когда ты не один, а в дружной компании, все происходит достаточно быстро.

     Быстро продавили одного к прилавку винного и взяли по «блондинке» на брата. Вечер большой, еще может и не хватить. Быстро набрали в зале пельменей, хлеба, колбасы, сигарет и всякую мелочь типа майонеза, плавленых сырков и прочую шнягу.

      Вечер обещал быть удачным. Общежитие было в обычном жилом доме. Это по планировке дом напоминал обычный. А в действительности строили кооперативный дом по высшему качеству. Но приемная комиссия трижды обнаруживала недочеты, с которыми называть дом домом повышенного качества даже у самых опытных и старых приемщиков язык не поворачивался. Поэтому кооперативный дом решили строить с начала в ином месте, а это здание отдали под рабочее общежитие. Солидные организации, большие заводы типа завода им. Ильича, или ЗИЛа, или АЗЛКА строили самостоятельно и такие постройки тоже не принимали, а вот небольшие организации, которые самостоятельно организовать строительство не могли, рады были и этому подарку.

     В крайнем, восьмом подъезде находилась общага 4 ММУ. В следующем 7 подъезде жили молодые водители какого-то автобусного парка. Следующий подъезд занимали метростроевцы. А дальше кто обитал неизвестно. Точно было известно только одно. Женских общежитий в этом доме не было.

     В подъезде никого не было. Должен был дежурить какой-нибудь вахтер, но его не было. Или оформили кого-то левого, чтобы получать за него деньги, или сами оформились хоть воспитатель, смазливая бабенка, незамужняя и поэтому постоянно где-то пропадавшая в поисках, или комендант, такая же точно бабенка только уже замужняя, имеющая ребенка и мужа, а поэтому постоянно нуждающаяся в деньгах.

     Поднялись на свой восьмой, сварили пельменей, нарезали лука, колбасы, плавленых сырков. Стол был сервирован. Сели, выпили, добавили. Поели. Стало совсем хорошо. Витька Мозжухин, он был из их бригады, но не из их квартиры. Ему с жильем вообще повезло. Он жил вдвоем с Толиком Карпухиным, но Толик поступил учиться на заочный и, чтоб ему никто не мешал, снял квартиру в городе. Дорого, но как он сам говорил, овчинка стоила жертв.

     Поэтому Витька жил вообще в комнате один. А месяца два или три назад он приволок откуда-то Машку. Говорил, что якобы знает ее по деревне, что она жила в соседнем селе за оврагом. Врал, наверное, да кому оно надо проверять его. Живет себе с бабой и пусть живет. В общаге таких знакомых человек десять обитает. Живет с одним, поругались, он ее вышвырнул из комнаты, она в этот же вечер нового мужа нашла. Картошки ему начистила, в постель походя нырнула и все, живи и здравствуй, пока милый не напьется и не турнет тебя на лестничную клетку.

     А вот вчера у них с Машкой что-то произошло. Витька с утра жаловался, но его и в нормальном виде хрен поймешь, жует что-то, одно и то же повторяет, а к чему почему не разберешь. Так и здесь все талдычит: «Машка не дала» да «Машка не дала», а что к чему, почему необъяснимо.

     И ведь не разругались, если б разругались он бы выгнал эту Машку на все четыре стороны. Всегда так делают. А он нет. Ну да и ладно, их дела.

     Но видно он с самого утра принял дозу, да вчера в горести накатил по полной. И сегодня все ребята, как ребята, а этот друг совсем готовый.

     После еды свалили посуду в раковину и сели тут же за стол играть в карты. Початая бутылка создавала интерьер, а еще украшением стола за карточной колодой была тарелка с недоеденной колбасой, уже слегка заветренной.

     Игра шла нешуточная. Рубли летели на стол друг за другом и скоро их набралось сотни две, если не три. Такую сумму никто за месяц не зарабатывал, вот может повезти как!

     Пришли Милка и Танька из соседней квартиры. Милка, кажется искала нового друга жизни. Она была в одном халатике и под халатиком ничего уже не было. По крайней мере, когда она несколько раз нагибалась, белья у не было видно совершенно. Но мужикам было не до двух скучающих подружек. Игра захватила всех до самых самых. Когда Милка попыталась встрять, мол научите, как играть, ее сразу же и грубо отшили, послав по определенному адресу и предложив заняться Витькой.

- Да на что он мне нужен. Он готовый и ничего уже не может

- Я все могу, - взвился витька и опять долго и нудно что-то шепелявил. Единственное, что все поняли, это было «Машка не дала».

     Он лез с подсказками ко всем играющим по очереди, чем и настроил всех по очереди против себя.

- Дайте ему водки, пусть угомонится, - взмолился один из играющих.

     Витьке налили, но и после этого он все еще держался на ногах.

- Слушай, а иди ты к Машке, - предложил один из игроков.

- К Машке я больше не … - гордо промямлил Витька и попытался еще налить стакан. Водка плеснулась на стол прозрачным озером и картам совсем не осталось на столе места.

- Уведите его спать, - попросил очередной игрок. - Милка, тебе все равно делать нечего, уложи товарища спать.

     Милке помогли вытащить Витьку из-за стола и дотащить до ближайшей комнаты. Милка поубаюкивала молодца минут пятнадцать, а затем вновь появилась на кухне.

- Все. Спит вроде

- Надо двери закрыть, чтоб раньше времени не вылез. – Мысль была здравой, ключи быстро нашлись и дверь надежно заперли на два оборота.

     Где-то с полчаса играли спокойно, в тишине. Про Витьку стали уже и забывать, как бдруг с соседней комнаты раздался вопль:

- Машка где?

     Никто не пошелохнулся. Пусть де орет, наорется крепче спать будет. Да, впрочем, все тоже были изрядно под шафе и до пьяного приятеля им дела было мало.

     Раздался грохот в дверь.

- Откройте, я к Машке пойду

     В дальнейшем подобные крики и упоминания пресловутой Машки раздавались через каждые пять-семь минут. Время между криками было продуктивно заполнено стуками в дверь, попытками высадить ее и такими же неудачными попытками открыть замок.

     Через некоторое время Витька оставил попытки стать медвежатником и взломать запоры на дверях и переключил свое внимание на окно.

- Не даст он нам спокойно играть, не даст. Будет до полуночи орать и двери ломать. А откроешь – по всей общаге колобродить начнет

- Мужики, а пошли к нам на шестой.

- А у вас народу много?

- Не-а. Степка в деревню к своим уехал. Значит я и еще двое. Но я сюда уходил час назад их дома не было.

- А что, пойдем.

     И все дружной гурьбой направились вниз на шестой этаж.

- Эй, а меня забыли! – это Витька услышал, что народ куда-то уходит. – Э-ге-гей! Меня отпустите! Я к Машке пойду!

     На шестом было тихо спокойно, прохладно. Соседи не появлялись. Народ выдвинул столик на середину и расселся на прежних позициях. Выпила водки, а спиртное пока еще не приближалось к естественному концу. Игра продолжилась.

     На восьмом этаже Витька немного протрезвевший, но самую чуть, решил, что самое простое – это открыть окно. И действительно очень скоро рама начала поддаваться.

     На шестом этаже азарт стал еще больше. Кипа денег на столе выросла, желание заполучить за один вечер сумму, превышающую несколько месячных зарплат, зашкаливало. Сидели тихо-тихо. Каждый зажимал свои карты не желая показывать их окружающим.

     И вдруг в полной тишине словно мешок с картошкой пролетел мимо окна и глухо шмякнулся о землю.

     Все застыли. Потом Колька, самый смелый, выглянул осторожно в окно, будто из окна на эту азартную кухоньку мог влететь неуловимый ковбой Джо или кто-нибудь еще.

- Это Витька… Добился своего, убился насмерть

     Все бросились к окну. Внизу на земле, такой далекой и такой близкой, лежала полусогнутая неподвижная фигура.

     Народ повскакивал и помчался вниз на улицу, перескакивая через две-три ступеньки. Ни слова не раздавалось. Это был не тот случай, когда можно было травить баланду.

     Выбежали, уже чуть-чуть подмораживало. Все-таки наступила осень. Все вместе, по одиночке идти побаивались, кто самый шустрый дожидался остальных, пошли на другую сторону здания, где упал Витька.

     Он лежал между отмосткой и бетонной дорожкой. Ангел-хранитель или кто-то еще вынес его на голую землю. Все не бетон.

     Лицо было бледное и спокойное. Даже какое-то умиротворенное. В уголке губ запеклась маленькая капелька крови.

- Мертвый!

- Молчи, дурак. Раньше времени хоронить.

Колька, как самый опытный, он в армии служил недалеко от границы и видел несколько раз раненых и один раз даже убитого, полез проверять пульс.

- Мужики, он вроде живой, - все застыли, соображая, что же теперь делать. Уж лучше бы мертвым оказался, что ли.

     Для начала решили перенести тело в помещение. Нашли комнату на третьем этаже, где было свободное место и уложили Витьку на кровать прямо так как он был, не раздевая и не раззувая. Вдруг пострадавшего нельзя трогать!

- Надо скорую вызывать.

     Все согласились

- Давай Николай, ты самый опытный.

     И николай отправился искать телефон.

     Это сейчас в случае необходимости все присутствующие мгновенно достанут десять или более мобильников и звони куда хочешь. Раньше было не так. Телефон-автомат стоял возле общаги (он не работал), возле универсама – трубку, сволочи, срезали, возле поликлиники. Там тоже не было трубки. Кому в те времена были нужны телефонные трубки – не знаю, но знаю точно, что большинство аппаратов в городе не работали именно по этой причине. По всему микрорайону, два телефона просто не работали и еще на десятке не было трубок.

     Работающий телефон-автомат нашелся только у платформы Марьино в пяти троллейбусных остановках. Николай позвонил и вернулся в общагу.

- Ну, что он здесь?

- Да вроде бы дышит

     Как не удивительно Скорая приехала довольно быстро, минут через тридцать-сорок.

     Врач с подозрением посмотрел на команду нетрезвых свидетелей происшествия.

- Так кто потерпевший? Давайте сюда.

- Потерпевший на третьем этаже

     Еще раз с подозрением вдохнув проспиртованный воздух, молодой доктор, а было ему от силы лет двадцать семь, пошел по лестнице.

     Больной или трамвированный лежал на кровати и признаков жизни не подавал. Но знающему специалисту достаточно было нескольких прикосновений, чтобы уверенно сказать: «Живой!»

     Вызвали из машины санитара с водителем, которые принесли носилки, загрузили на них Виктора и понесли. Лестницы в наших домах, даже кооперативных, совсем не предназначены для переноски крупногабаритных грузов. А здесь не просто груз, а носилки. Уж их вертели и так и сяк, чтобы не потерять травмированное тело. В районе второго этажа пациент очнулся. Несколько секунд он соображал где он и что с ним такое. Сообразив, видимо, он вдруг завел в полный голос:

- Как за черный берег, как за черный берег

Ехали казаки, сорок тысяч лошадей

Любо, братцы любо!

     Последнюю строчку он выдавал настолько усердно, что открылась дверь в самой первой квартире и испуганный жилец, ничего не поняв, тут же ее захлопнул опять.

- Да,- проворчал врач, - такие пациенты у меня первый раз.

     Собственно на этом всю историю можно считать оконченной. У Витьки оказались сломанными два ребра. С этими ребрами его определили в больницу на две недели. Машка приходила навестить его раза три. Принесла один раз два апельсина, а второй три яблока. Потом она вообще куда-то исчезла. Говорили, что в деревню уехала.

     Витька выписался и работает по-прежнему. Пьет тоже так же как раньше. Впрочем не больше, хотя и не меньше, остальных членов бригады.

   Такая любовь.