СЕВАСТОПОЛЬ.Женщины.Война.Любовь

Татьяна Копыленко
СЕВАСТОПОЛЬ. Женщины. Война. Любовь
(отрывок)

Посвящаю эту книгу морякам Черноморского флота и бойцам Приморской армии, героям севастопольского подполья, 
всем защитникам и патриотам Севастополя.
Всем, кто защищал нашу Родину ценой своих жизней.
Всем, кто отстаивал ее Свободу и Честь.
Павшим и Живым. 
Во все времена. 
Мы обязаны вам Жизнью.

***

Последний штурм начался 7 июня 1942 года. Все атаки немцев отбивались защитниками города. Фашисты несли колоссальные потери, но у них была возможность каждый день отводить в тыл остатки частей, побитых севастопольцами, и бросать в бой свежие силы. А вот защитников Севастополя заменять было некем.
Севастополь удержать было невозможно. Но город продолжал сражаться.
За себя. 
За всю страну. 
В течение нескольких дней все госпитали были почти заполнены, но битва продолжалась, и раненые все поступали и поступали. 
Так было и в госпиталях, разместившихся в Стрелецкой бухте, где под фашистским обстрелом, когда вокруг рвались снаряды и падали бомбы, работа по спасению жизней продолжалась. 
Маша медленно пробиралась по высоким, обрывистым берегам Стрелецкой бухты — она и другие медсестры подбирали раненых и с помощью женщин — добровольных помощниц, переносили их в госпитали. 
Защитники Севастополя писали новую страницу в его героической истории. Вот и здесь, в Стрелецкой бухте, совсем недавно, в конце марта 1942 года матрос Иван Голубец совершил подвиг: самой дорогой ценой — ценой своей жизни — он спас от гибели флотилию катеров и жизни своих товарищей.
Сам погибай, а товарища выручай.
Маша продолжала свой путь.
Моряк лежал на изрытой снарядами земле. Вокруг него — несколько поверженных гитлеровских солдат.
Он был настолько изранен, что земля вокруг него вся была залита кровью, из глубокой раны на голове кровь продолжала идти, и Маша сначала не смогла рассмотреть его лица.
Вдруг ее сердце больно стукнуло в груди. Господи, да это же…
Маша кинулась к моряку, не обращая внимания на выстрелы.
Неожиданно гитлеровец, неподвижно лежавший у нее на пути, зашевелился и попытался подняться. Маша, не задумываясь, вытащила отцовский кортик, с размаха обеими руками воткнула его в сердце фашисту, выдернула, в несколько шагов добежала до моряка-черноморца, рухнула рядом с ним на колени и быстро вытерла его лицо.
— Миша!!!
Девушка быстро перебинтовала ему голову, но это плохо помогло — кровь не останавливалась. Маша попыталась перетащить моряка в укрытие, но ей не хватило на это сил. Моряк застонал, на мгновение открыл глаза и посмотрел ей прямо в лицо. Ей показалось, что он ее узнал.
— Врагу не сдается наш гордый «Варяг»… — прошептал он и снова потерял сознание.
Маша замерла. Она не могла поверить, что этот взгляд может быть последним. Она не могла допустить, чтобы этот веселый синеглазый парень так ушел из жизни!
— Прошу, прошу, останься со мной, милый, любимый, держись, не умирай, держись, не умирай, не умирай…— она шептала эти слова снова и снова, как молитву.
 И тогда, когда держала в руках его лицо, время от времени судорожно отирая кровь, бежавшую из-под промокшего бинта, прикрывавшего глубокую рану на голове лежавшего без сознания моряка. 
И тогда, когда наклонялась к его груди и    прижималась к ней ухом в горячечной надежде услышать стук его сердца. 
Его сердце стучало… 
Или ей так казалось…
Или ей безумно этого хотелось — и слух ее обманывал в милосердном желании дать ей то, что ей было жизненно необходимо… 
Что бы он жил. Тук-тук…
Чтобы он жил. Тук… 
Чтобы он жил…
Ошибиться было несложно: грохот канонады, гремевшей над Севастополем, перекрывал почти все другие звуки. В ней тонули крики командиров, отдававших приказы сорванными, хрипящими голосами, короткие автоматные очереди и одиночные выстрелы, грохот орудий бастиона, стоны раненых, шум моря, надрывные вопли метавшихся чаек — все это терялось в непрерывном гуле затяжной, непрекращающейся бомбежки.
Где-то вверху — ей показалось, что прямо над ними — в высоком, сером небе, зародился противный, свистящий, знакомый звук.
Летела бомба.
Летела смерть.
К ним летела Смерть.
Время остановилось. 
Казалось, что оно умерло. 
Умерли звуки.
Умерли запахи.
Умерли мысли.
Умерли ее чувства. 
Кроме одного.
— Не умира-а-а-а-ай!!!!!!!!!! — она закричала из последних сил и накрыла матроса своим телом, сотрясаясь в рыданиях, обнимая его, защищая от пуль, от снарядов, от смерти.
Свист становился все громче, все ближе. 
Смерть уже подлетала, расправляя над ними холодные черные крылья. Ближе.
Ближе.
Ближе.
—  Очнись!  —  незнакомая  женщина рывком подняла Машу и заглянула ей в глаза. — Берись! Тащим!
Маша словно пришла в себя — нельзя было терять ни мгновения. Она схватила Михаила за плечи с одной стороны, а женщина с другой, и они потащили его в укрытие. Только они спрятались в относительно безопасном месте — туда, где они только что находились, упала бомба.
 Машу трясло. Если бы не помощь незнакомки, они бы с Мишей погибли. Вместе.
— Спасибо, я бы сама не справилась, вы спасли нас, — ее всю колотило крупной дрожью, слезы не переставая текли по щекам, и она никак не могла это остановить. 
— Ну что ты, девочка, не за что меня благодарить. Ты что, знаешь этого моряка? Что так убивалась над ним? 
Женщина подползла к Маше и обняла ее, успокаивая, защищая.
— Да, это Миша, мы познакомились с ним прямо перед войной. Виделись всего два раза. И вот как встретились в третий… — Маша постепенно перестала дрожать и вытерла слезы. 
— И что, сразу в сердце запал? — женщина улыбнулась.
Старомодное длинное темное платье, волосы, плотно убранные под косынку, потертая медицинская сумка, спокойные серые глаза, мягкий голос…
Кто она?
Своя.
Родная.
— Запал, — улыбнулась в ответ девушка. — Меня Маша зовут. 
— А я Ангелина. Давай, Машенька, мы Мишу твоего к госпиталю доставим. Я видела сегодня, что пришли два наших корабля, привезли пополнение, на них и раненых будут вывозить. В госпитале начинают готовиться к эвакуации, вот и надо постараться, чтобы Мишу вывезли в безопасное место, а то ведь здесь он не выживет. Слышишь? Бомбежка стихает. Можно выдвигаться.
Маша осмотрелась и кивнула. Ангелина вытащила из сумки кусок брезента, постелила его на землю, они осторожно переложили на него моряка и медленно потащили его к своим. 
Женщинам удалось добраться до госпиталя, там Мишу осмотрел врач — высокий суровый дядька с пожелтевшими от табака седыми усами, горечью в глазах, в когда-то белом халате, и только покачал головой.
— Федор Петрович, он будет жить? — Маше казалось, что от ответа врача зависела не только жизнь Михаила, но и ее собственная. 
— Не знаю, Машенька, не уверен — ран много, большая кровопотеря… 
— Федор Петрович, пожалуйста, помогите, — из Машиных глаз снова покатились слезы. Она вцепилась в рукав докторского халата мертвой хваткой. — Я не могу его потерять! Вы слышите?! Я не могу!!! — Она опустилась перед врачом на колени и уткнулась лбом в его окровавленный халат, размазывая слезами кровавые пятна. 
 — Мария Бережная, встать! — врач с силой поднял ее с земли, поставил перед собой и хорошенько встряхнул. — Слушать приказ! Взять себя в руки! Хорошо все будет с твоим моряком. Помогай! 
Врач аккуратно и быстро извлек осколки из тела Михаила, обработал рану на голове, Маша помогла его перебинтовать.
Федор Петрович откашлялся, огляделся вокруг — было ясно, что сражение закипело с новой силой. А значит — будут новые смерти. Но надо было сохранить жизни всем, кому только возможно.
— Слушайте все! — Федор Петрович посмотрел на собравшихся вокруг него соратников. — Начинаем эвакуацию, всем приготовиться! Работаем спокойно! Наша задача — погрузить раненых бойцов на корабли. Им воевать еще. Начали! Июньским днем медики начали свой очередной бой — за Жизнь, так, как они воевали все эти долгие месяцы, погибая, но спасая других, вырывая их жизни из пасти чудовищного фашистского монстра — войны.
Михаила погрузили на «Безупречный», моряк дышал, но в сознание не пришел. Маша была уверена, что о нем позаботятся в пути, и когда эсминец уже был готов отчалить — спустилась на берег.
— Ты не с ним? — Ангелина тронула ее за руку.
 — Я с ним. Сердцем. Но остаться я должна здесь. Ты понимаешь меня? — Маша дождалась, пока корабли отошли от берега, и повернулась к Ангелине. Ее глаза были сухими, а взгляд — прямым и твердым. 
— Да, понимаю. Пойдем. Мы нужны другим. 
Они вернулись в госпиталь — там оставалось еще много раненых, которым была нужна их помощь, их забота, их любовь.
В отчаянных боях последних июньских дней на передовой сражались все — все, кто только был способен держать в руках оружие. Боеприпасы — снаряды и мины — закончились, солдаты и матросы отбивались винтовками и гранатами. Защитники Севастополя уже потеряли счет времени и атакам врага.
30 июня 1942 года пал Малахов курган. У Херсонесского мыса, на берегу, к морю оказались прижаты тысячи бойцов и командиров, без боеприпасов, без продовольствия, без воды и медикаментов. Они держались с невероятным, непостижимым мужеством еще несколько дней и ночей, пока не закончились самые последние силы и не исчезла надежда на эвакуацию. 
В первых числах июля 1942 года прекратилась организованная оборона Севастополя. 
Они сделали все, что могли.
И больше того.
Они сделали то, что было выше человеческих сил.
На земле Севастополя не осталось ни одного живого места.
Начиналось время ужаса — фашисты оккупировали Севастополь.
***
Из Послесловия
Севастополь выжил и возродился, как Феникс из пепла.
В единстве. Как и вся наша страна.
Чудовищными я считаю попытки, предпринимаемые различными функционерами некоторых стран, оболгать подвиг, который совершили братские народы Советского Союза во время Великой Отечественной войны, избавившие мир от фашизма и давшие возможность свободно жить человечеству.
История ничему их не научила.
Но это, как говорится, их проблема.
А тем временем, пока кто-то будет тратить свои жизни на злобу, ненависть, зависть и лживые измышления — Севастополь будет развиваться, расцветать, чтить традиции и планировать счастливое будущее.
Как и вся наша страна.

Татьяна Копыленко