БЛОКУ
Когда на горизонте пусто,
Внутри – темно,
Поэту в «заревах искусства»
Пылать дано.
Обманный свет стихов напрасных,
Как прежде, мил,
Я им в борениях прекрасных
Не изменил.
И всё ищу я в раннем нашем
Мечтаний дым…
Стихами путь мы не укажем,
Мы в них сгорим.
* * *
Я выбрал эпоху печного огня,
И друга собаку, и брата коня,
Дорогу прямую по кругу судьбы
И заросли тёрна по краю тропы.
Но конь не прокормит, а пёс не спасёт,
Я печь затоплю – и затеплится лёд.
И станет тепло мне с любимой женой
Под тягою счастья за крепкой стеной.
Но как эту долю от бед уберечь?
Дымит и безумствует русская печь.
* * *
Весь век на выщербленный склон
Смотрел с презрением и горечью,
Был в восхождение влюблён,
И вышел – выжил с Божьей помощью!
Достиг вершины ледяной
И обессилел перед будущим:
Чужие кущи предо мной,
А за спиной – родные пустоши.
И высится вдали гора,
И вижу, как по склону каменному
Восходит день...
Но мне пора
Обратно, в пустошь,
к дому маминому.
РОДИНА
Мать ребёнку говорит: «Сокровище,
Моя кровиночка, точь-в-точь папаша!»
И даже если в нём сидит чудовище,
Она поёт ему: «Ты радость наша,
Ты чудо наше!» – и черты смягчаются,
И проступает свет в обличье новом…
Как я могу в своей любви отчаяться,
Одушевлённый материнским словом!
КОРАБЕЛЬНАЯ СОСНА
Столетием выковывался ствол
В.П.
Погибнуть или прогнуться,
Вот выбор, а ветер силён.
Был некогда деревцем куцым,
А стал подпирать небосклон.
Корою, что панцирем, схвачен,
Я вынужден быть гордецом.
Прогнуться нельзя мне иначе,
Чем грохнувшись оземь лицом.
НА ПРУДУ
«Вода холодная?» – спросила ты.
«Дно илистое!» – быстро отвечаю.
И это значит, что, цепляясь за кусты,
Я просто о-ко-че-не-ва-ю.
Конечно, я бы мог лишь повторить
Твои слова, снимая знак вопроса,
Когда бы просто мог я говорить,
Но мне такая не даётся проза.
Подкручивая нервы и слова,
Ищу я фразы с тайной подоплёкой,
Но все же ты, любимая, права:
«Да, да, холодная! И вот ещё – глубоко!»
И если б сразу я ответил так,
То вмиг забылось утро неземное,
И светлый берег, и прозрачный знак,
Что мне тепло, всегда тепло с тобою!
* * *
Иноземные песни звучали,
Всё я тщился слова разгадать
В позолотой украшенной зале,
Где хранит государство печать.
И двустворчатый выход закона,
И лицо, что явилось во сне,
И за гробом российским икона –
Неужели привиделись мне?
И не так уж пределы бескрайни,
Как твердят нам указов столбцы,
И молчат, посвящённые тайне,
Седовласые наши отцы.
ДОМНА
Героической правдою послевоенной
От рождения полон по самое сердце,
В этой жизненной топке смолистым поленом
Всё сгораю, и всё не могу я согреться.
И согреть не могу тех, кто верит и любит,
Этим бедным огнём после бед и сражений…
Только рудные угли оставили люди,
Только пепел сгоревших в печи поколений.
МОЛЧАНИЕ РЕЧИ
Я не пытаюсь, но живу,
Храня способность к разговору.
В.П.
1.
Вся жизнь моя – трава, песок, река
И залпом выпитые прошлые века,
И будущее – хлеб и соль – закуской.
И окоём подковой с трёх сторон,
И вид на холм, на жительство, на сон.
Но всё ж – не отступать, и не числом,
Умением, как русичи, челом
Побить врага, упрямого врага…
И снова жить: трава, песок, река.
2.
Крикливая Земля исчезла за грядой,
Я окружён небесною водой.
И надо мною – крыша облаков.
Таков мой мир, и, значит, я таков.
На высоте, что скрыта от людей,
Душа моя, дыши, молись, радей.
Здесь тишина сгустилась, и для глаз
Нет никаких особенных прикрас.
Не дрогнет ни одна черта холмов,
Всё замерло, нет ни идей, ни слов,
Мох подо мной, песчаная коса.
А раньше здесь вершились чудеса,
Потоком умным восходила речь,
Она рождалась, чтобы дух сберечь.
Не дать ему рассеяться во мгле.
Но как сегодня глухо на Земле!
Лишь петухи кричат дочеловечьи.
И страшно мне молчанье нашей речи.
* * *
По Северу мощи нетленные
Усопших давно деревень,
Покойные тени степенные –
Поморье, Печёра, Мезень.
Их души предзимними стаями
Поднялись с заросших полей.
Иль русскими быть перестали мы,
Иль город деревни милей?
Но брёвен благоухание
Полярные льды сохранят!
И с тайною нашею встанем мы,
И предки нас благословят.