Печать бездомности на лице Николая Васильевича Гоголя

С 74-го и дальше, почти до конца 80-х, на Хлебный переулок, потом на Скатертный, почти в самый конец – по левой стороне – в угрюмое знание на лифте на пятый этаж – там сидел наш коллектив тренеров-методистов Спорткомитета СССР. После работы опять в Арбатское метро. 

Двадцать раз в месяц туда, двадцать обратно. 

Было две дороги: мимо почты на Калининском проспекте – сейчас Новый Арбат – и в подворотню по Мерзляковскому. 

И второй путь – через проходной дворик – вдоль дома Гоголя, мимо памятника ему.

И всегда – почти всегда – я почти бежал, опаздывая на работу, всегда мимо памятника. 

И всегда – взглянешь снизу в невыносимый страдальческий профиль, как током ударит.

«Как же страдал он, бедный Николай Васильевич за наш народ! За бедный народ наш в безысходном крепостничестве погибавший...» – думал я много лет подряд советскими своими мозгами.

Особенно сокрушался вечером – медленно пройдешь, остановишься, и вглядываешься, пока тебя всего ни передернет...

Потом уже, когда я решился, и ушел наконец со спортивной работы на вольные, литературные хлеба, тогда стал ходить я в бильярдные – то в ЦДЛ (литераторов), то ЦДА (бильярдная архитекторов) – но уже ходил не мимо памятника, а через подворотню. 

Год ходишь, другой, а на Гоголя только раза два взглянешь – уж больно корябал он мне душу.

А на третий год и вообще от него воротишься – лучше уж «Мертвые души» лишний раз прочесть...

Никакого музея там и в помине не было. 

В те двери проходили только чиновники, заранее готовя какие-то корочки.

Так, за сорок с лишним лет, проходя мимо Дома, где жил и умер Гоголь, я не заходил внутрь ни разу.

И так бы никогда туда и не зашел, если б мой приятель, модернист, ни устроил там тусовку.

Ну что ж, тусовка – для блогера дело святое, на тусовки мы по три раза в день ходим-бегаем.

И по прекрасному этому поводу решился я, и зашел в Его дом.

Прямо напротив гардероба висит план усадьбы.

Фоткаю.

Читаю.

Что ж это за дела такие?

Да оказывается это вовсе не Гоголя, ни Николая Васильевича дом, а какой-то графини!

Вон написано – Анна Георгиевна графиня Толстая – собственница.

«Владелица».

Надо же!

Прохожу дальше, сразу наверх – в гоголевские комнаты на первом этаже войти не решаюсь.

И действительно, в хозяйском бельэтаже, где поет, декламирует, подтанцовывает, а главным образом куражится и кичится собой московская тусовка (на всех, на любых ее мероприятиях состав тусы однороден, почти не отличается – повсюду встречаешь одни и те же лоснящиеся, жующие лица одних и тех же халявщиков) висит портрет маслом графини Толстой, а рядом с ней граф.

Прочел потом о ней, о графине в Википедии – типичная пациентка Фрейда.

Жила с мужем, как сестра с братом всю жизнь.

Муж вельможа, служака – но имея дома такую ку-ку жену, слонялся по монастырям, умер почему-то по дороге из Италии в Швейцарию. Солоно Гоголю пришлось с этими чокнутыми общаться.

Ну вообщем, Бог с ними, с графьем.

Но здесь, у них, жил и умер Гоголь!

Здесь вот, на первом этаже!

Он тут жил, и тут умер!

Отсняв, наконец, достаточное количество песенок и похвальбы, я пошел вниз в гоголевкие комнаты.

Вот кабинет.

Вот конторка за которой он стоял, работал.

Натаскали антиквариата.

- А где, – спрашиваю, – он тут спал?

- Спал он в другой стороне. Там еще две комнаты, туда мимо входной двери проходи прямо, – отвечает хранительница.

Прохожу, смотрю.

Дверь в комнату, в которой его не стало, открыта, но туда идти нельзя.

Когда он умер, денег осталось у него два рубля с полтиной.

Это были все его деньги.

А как же за пять комнат платил-то?

Значит он тут приживальщиком жил у этой графини?

За одну съемную комнату, а тем более за стол, ему как и князю Мышкину платить-то надо было немало!

Мышкину хоть генерал Епанчин дал четвертной.

Графиня-то, похоже, из жалости Николая Васильевич Гоголя тут у себя держала!

Гоголь жил у нее под крышей, а без этой сердобольной ку-ку графини был бы Гоголь натуральным бомжом!

Две тут комнаты и три еще там.

А где же прислуга, хозяйские люди жили?

И тут я понимаю, что никаких тех трех комнат с кабинетом у Гоголя не было.

Жил он в этих двух малюсеньких комнатушках – в одной работал, в другой спал.

И все.

И мне становится ясно, почему он так рано постарел.

И еще вдруг я понимаю – что великий мастер Гоголь сам лучше всех видел, что ослабела у него к старости рука.

Что от бездомности своей он и ослабел.

(В Санкт-Петербурге гоголеских адресов чуть ли ни дюжина, это тут в Москве он жил только у графини)

Мечтал, все хотел Николай Васильевич – весь свой последний год – грядущим летом поехать к сестре в Малороссию, и пожить там дома.

Не довелось...

Но больше всего страдал Николай Васильевич Гоголь, что ради денег придется ему публиковать свои слабые вещи.

Последним усилием великой воли великого мастера позвал он слугу, чтоб тот заслонки в печи раздвинул.

И прямо из портфеля выбросил Гоголь все свои рукописи в огонь.

Чтобы не разбавлять своих сияющих, совершенных, являющих суть самой России, текстов.

Никакой мистики в этом нет.

Великий подвиг великой души.

Вышел я из музея в февральскую ночь, и в тысячный раз посмотрел в лицо Гоголю.

И тут впервые увидел, что ясно всегда видно на поздних фотографиях Ивана Алексеевича Бунина.

Бездомность!

«С своей уж ветхою котомкой…»

Нобелевская премия, говорите?

Да Мария Склодовская-Кюри на свою Нобелевскую премию только чугунную ванну тогда сумела купить.

Проводится Чемпионат мира по футболу среди бездомных.

Посмотрите на лица этих бездомных игроков – они все чем-то похожи.

Да, все они похожи на страдающее лицо Гоголя!

Печать бездомности на лице Николая Васильевича Гоголя – Первого, величайшего нашего писателя!

Эх, матушка Россия...

Все эх, да эх...

Источник: https://alikhanov.livejournal.com/1143180.html