ПАРАСКЕВА ПЯТНИЦА И ПРАСКОВЬЯ ДМИТРИЕВНА В МАТЕРИНСКОМ КУЛЬТЕ Н. КЛЮЕВА

В.А.Доманский

ПАРАСКЕВА ПЯТНИЦА И ПРАСКОВЬЯ ДМИТРИЕВНА В МАТЕРИНСКОМ КУЛЬТЕ Н. КЛЮЕВА

Сакрализация детства, родителей, семьи, духовных наставников присуща многим писателям. В творчестве, автобиографиях и воспоминаниях они мифологизируют свою биографию, факты рождения, своих родных, воспитание и духовное становление. В русской литературе, существует четыре наиболее распространенных мифологемы, связанных с данной проблемой.

Первая из них репрезентирована В. В. Набоковым. Для писателя его родной отец  предстает в качестве всемогущего существа, отца-бога, бога  любви, идеального существа, лишенного каких-либо недостатков. В метаромане «Дар» отец еще и создатель рая, куда не допущена даже мать.

Вторая мифологема связана с сакрализацией матери. Так, Л.Н. Толстой, потерявший свою мать в младенчестве, боготворил ее, представлял идеальным образом. Высокое, духовное существо Марии Николаевны открывается  в толстовских образах maman в повести «Детство» и княжны Марьи Болконской в «Войне и мире».

В третьей мифологеме особую роль в воспитании и духовном становлении  ребенка играет бабушка. Так, в произведениях В.П. Астафьева бабушка по существу занимает место матери. Она олицетворяет беспредельную доброту, любовь, высшую справедливость.

Еще одна мифологема прослеживается в  агиографическом жанре, в котором чудесное преображение героя связано с видениями, необычными встречами, как, например, в  житии Сергия Радонежского знаменитая встреча отрока Варфоломея со священником. Именно этому сюжету посвятил свою знаменитую картину «Видение отроку Варфоломею» Михаил Нестеров.

Кажется, Клюев в своей сакрализации матери Прасковьи Дмитриевны вполне вписывается в пространство второй мифологемы. Вместе с тем  мать для Клюева была не только родительницей и самым светлым, идеальным  образом, занимающим центральное место в его лирике, поэмах, прозе, видениях и письмах.  Она была также и существом высшим, восходящим к традициям агиографии. Поэтому свое житие поэт ведет, и это уже отмечали исследователи (Е.И. Маркова, Т.А. Пономарева, С. С. Куняев), от матери, так как в традициях православия родство обозначалось по духовной линии.   

М.В. Нестеров. Видение отроку Варфоломею. 1889 – 1890 гг.

Государственная Третьяковская галерея.

Обратимся к известному фрагменту автобиографических записей Н. Клюева 1919 г., выполненных Н.И. Архиповым со слов поэта: «Родительница моя была садовая, а не лесная, по чину серафимовского православия. Отроковицей видение ей было: дуб малиновый, а на нем птица в женьчужном оплечье с ликом Пятницы-Параскевы. Служила птица канон трем звездам, что на богородичном плате пишутся…»1.

В соответствии с моей темой доклада меня в этом фрагменте интересуют два культурных кода: почему поэт использует по отношению к своей матери эпитет «садовая» и  как Прасковья Дмитриевна соотносится со святой Параскевой Пятницей в структуре материнского культа. Разумеется, что в таком насыщенном культурными знаками фрагменте записей лес и сад употреблены в метафорическом смысле. Поэтому было бы наивно в данном случае говорить о том, что мать поэта в своей жизни предпочитала заниматься садоводством или огородничеством, так как  крестьянский сад и огород редко были разделены.

Концепт «лес» скорее всего служит для обозначения стихийно-природного начала в человеке, мира «чужого», невозделанного, а  концепт «сад» восходит к явлениям культуры – народной поэзии, традициям книжной культуры2.

Не случайно поэт в этом фрагменте, по сути, творя житие Прасковьи Дмитриевны, продолжает: «… с того часа прилепилась родительница моя ко всякой речи, в которой звон цветет знаменный, крюковой, скрытный, столбовой... Памятовала она несколько тысяч словесных гнезд стихами и полууставно, знала Лебедя и Розу из Шестокрыла, Новый Маргарит – перевод с языка черных христиан, песнь искупителя Петра III, о христовых пришествиях из книги Латынской удивительной, огненные письма протопопа Аввакума, индийское Евангелие и многое другое, что потайно осоляет народную душу-слово, сон, молитву, что осолило и меня до костей, до преисподних глубин моего духа и песни...»3.

Виденье матери птицы в «женьчужном оплечье с ликом Пятницы-Параскевы» объясняет не только семантику имени матери, но указывает на ее духовное родство со своей покровительницей. Поэтому поэт неслучайно наделяет свою мать, Прасковью Дмитриевну, тайным знанием, способностью поникать в области духа, недоступные обычному человеку. Это родство Прасковьи Дмитриевны и Параскевы Пятницы» Клюев неоднократно обыгрывает в своем творчестве. Так, в «Гагарьей судьбине» поэт, рассказывая об успении своей матушки, вновь подчеркивает ее духовное родство со своей тезоименной святой: «За пять недель до своей смерти мамушка ходила на погост отметать поклоны Пятнице-Параскеве, насладиться светом тихим, киноварным Исусом, попирающим врата адовы, апосля того показать старосте церковному, где похоронить ее надо, чтобы звон порхался в могильном песочке, чтобы место без лужи было»4.

Следует обратить внимание, что погост в Мокачево, где похоронены родители Клюева, как и церковь, тоже назван в честь святой – Верхне-Пятницкий. Ассоциаций очень много, и это дает основание утверждать, что создавая свою мифологизированную биографию, Клюев словно отождествлял свою мать со святой Параскевьей, ее покровительницей, праздник которой отмечают 28 октября по новому стилю. Любопытно, что Клюев получил свое имя в честь мученика Николая, день памяти которого тоже приходится на 28 октября. Так что именины матери и сына выпадали на один и тот же день.

В  дорогих сердцу поэта «Избяных песнях», посвященных памяти матери,  ее образ срастается с образом святой Параскевы, покровительницы домашнего очага:

Бесплотная гостья в светелку войдет,

Поклонится Спасу, погладит внучат,

                     <...>

Заутро у бурой полнее удой,

У рябки яичко и весел гнедой.

А там, где святые росою прошли,

С курлыканьем звонким снуют журавли5.

Таким образом, если Николай Клюев вел свое родство от матери, то Прасковья Дмитриевна вела свое духовное родство от святой Параскевы, имя которой в переводе с греческого обозначает  Пятница. Святая была настолько почитаемая в народе, что ее иногда отождествляли с самой Богородицей6. А на старых севернорусских иконах Пятница могла «изображаться на обороте образа Богородицы».7 Но она была ближе к повседневной жизни людей, их заботах о семье, детях, доме, домашнем скоте. В древних русских месяцесловах и святцах имя мученицы писалось: «Святая Параскева, нареченная Пятница». Храмы во имя святой Параскевы назывались в древности Пятницами. Наименование Пятниц получили в старину на Руси небольшие придорожные часовни. Еще ее считали покровительницей торговли. Не случайно церкви в честь святой, как правило, строили в предместье, на торговых площадях. Это были уютные, небольшие однокупольные храмы, которые не выделялись среди низеньких домов и лачуг своими монументальными масштабами. Наиболее известными храмами, построенными в честь святой, является церковь Параскевы Пятницы на Торгу, которая входит в архитектурный комплекс Ярославова Дворища в Великом Новгороде, и церковь на древнем Посаде в Чернигове

Рассмотрим фотографии этих церквей. Обе каменные церкви были построены на месте деревянных в начале XIII века.

Новгородская церковь – более домашняя, у нее одна апсида, к ее основному объему с трех сторон примыкают пониженные притворы (нартексы).  Издали кажется, что это мать обнимает своих детей. Не случайно Параскеву Пятницу называли покровительницей женщин и матерей. Церковь была патрональным храмом купцов древнего Новгорода. Именно по пятницам открывался и работал новгородский Торг.

Еще более интересная архитектура черниговской Пятницы, которую называют творением выдающегося древнерусского зодчего Петра Милонега.

На протяжении своего существования церковь неоднократно разрушалась и сжигалась во время вражеских нападений на город.  После Второй мировой войны, архитектору П.Д. Барановскому, исследовавшему остатки древнего памятника, удалось воссоздать ее первозданный вид. Церковь четырехстолпная, стрельчатой формы. Исследователи считают, что она в камне отражает основную идею «Слова о полку Игореве» – единение русских земель. Может быть, неслучайно она была сооружена в Чернигове, где княжил и был погребен князь Игорь.  

Экстерьер церкви поражает своими пропорциями, своей устремленностью ввысь. К небольшому куполу с продолговатым барабаном сходятся трехчастные лепестки-закомары. Легко прочитывается символика, которая подчеркивается архитектурой церкви: мать-Русь объединяет русские княжества в единое государство или союз.

Параскеву-Пятницу в народе называли «бабьей святой», так как женщины  считали ее своей заступницей и покровительницей рожениц. Отождествляя свою мать с Параскевой Пятницей, Клюев вписал ее и в древний материнский культ, который прослеживается во многих его произведениях и прежде всего в поэме «Песнь о великой матери». Очевидна связь святой Параскевы с древнеславянскими богинями. О.А. Черепанова считает, что «в ней слились многие языческие функции: покровительницы прядения, домашнего очага, женщин, она... взяла на себя функции древнеславянской богини Лады ‒ покровительницы любви, брака, семьи»8. Можно также говорить, что языческой предшественницей святой Параскевы была славянская Берегиня, оберегающая посевы, источники, дома, семью. Как женский персонаж древнеславянской мифологии Берегини были связаны с землей, являлись ее олицетворением.

Еще более тесная связь Параскевы Пятницы со славянским божеством плодородия, покровительницы домашнего очага и рожениц – Мокошью. Известный историк и этнограф Б.А. Рыбаков указывал на трансформацию культа Мокоши после принятия христианства на Руси:  «Культ Макоши превращается в культ христианской Параскевы-Пятницы и в этом виде сохраняется на русском Севере вплоть до начала XX века»9. И поэзия Н. Клюева этому убедительное подтверждение10.

Заслуживают особого внимания молитвы святой Параскеви. Это молитвы о покровительстве семейному очагу, детях, супружеском бесплодии, достойных женихах, спасении души от бедствий и напастей. Интересно, что они чем-то напоминают молитвы Богоматери, народной заступнице и просительнице перед Христом. Мать Клюева, несомненно, знала все эти молитвы и часто молилась свой покровительнице о благополучии своих детей и спасении души. Вот текст молитвы, с которой могла обращаться Прасковья Дмитриевна к своей покровительнице перед смертью: 

Премудрая и всехвальная Христова мученица Параскева, мужескую крепость приемши, женскую же немощь отвергши, диавола победи, и мучителя посрами, вопиющи и глаголющи: приидите, тело мое мечем ссецыте и огнем сожгите, аз бо радующися иду ко Христу, Жениху моему. Твоя молитвами, Христе Боже, спаси души наша (Тропарь святой мученице Параскеве Пятнице, глас 4-й)

Были в избе Прасковьи Дмитриевны и иконы святой Параскевы, так как они особенно почитались на Севере и были почти обязательными на домашних божницах. Были образа святой и в Верхне-Пятницком храме, которые женщины украшали лентами, монистами, цветами и душистыми травами. У церковного образа освящали разные плоды и хранили их в доме весь год. Русские изографы изображали святую мученицу суровой подвижницей, высокого роста, с лучезарным венком на голове. Видимо, можно было найти некоторое сходство матери Клюева с ее покровительницей.

На сохранившейся фотографии, где она запечатлена с отцом поэта, Прасковья Дмитриевна тоже представлена суровой и строгой, с ясным высоким челом и заплетенными на макушке волосами, напоминающими венец святой.

Великомученица Параскева Пятница. Икона, 2-я половина XVI века.

Из часовни д. Пасмурово, Вологодской области.

Наиболее полно и емко Прасковья Дмитриевна вписана в материнский культ в поэме «Песнь о великой матери». Поэме, в которой посредством ассоциативных образов, архетипов, микросюжетов и культурных кодов раскрывается многомерный образ Великой Матери: матери поэта – Прасковьи Дмитриевны – и ее святой покровительницы, Богородицы, матери-России, фольклорной Матери-Сырой Земли, дающей жизнь всему сущему. Неслучайно вплоть до XX в. в существовал обычай иметь при дальних отлучках горсть родной земли, потому что родная земля выступала магическим оберегом от болезней и напастей.

Главы своей поэмы Клюев именует гнездами. Образы архетипичные, восходящие к культу семейному, женскому, но каждое гнездо имеет свой круг ассоциаций, пучок смыслов, своих персонажей. Действие в поэме разворачивается на нескольких уровнях: реально-бытовом, личностно-родовом, историко-культурном, фольклорно-мифологическом. Но эпический сюжет поэмы фрагментарный, дискретный, размываемый лирическими отступлениями, лирическими микросюжетами, в которых постоянно присутствует автор и его мать. Сильнее всего этот личностно-биографический текст задан в первой части, первом гнезде. Но реальность здесь условная: два столь далекие друг от друга века, девятнадцатый и двенадцатый, представляют единый временной поток. Образы героев и их характеристики создаются также посредством, как реальных деталей, так и образов-символов, кодов:

Мы жили у Белого моря,

В избе на лесном косогоре:

Отец богатырь и рыбак,

А мать – бледно-розовый мак

На грядке, где я, василек,

Аукал в хрустальный рожок (709).

Эпическая завязка поэмы – история девушки Параши, живущей в двенадцатом веке, которая отправляется на богомолье в Царьград. Но ее история жизни совмещена с судьбой матери поэта, лирического героя поэмы. Необычное супружество героини, которое объединяет воедино мир тварный, реальный и идеальный, иконографический. Ее мифологическим супругом является тотемное животное – медведь, в берлогу которого попала Параша. Отцом ее ребенка является Федор Калистрат, возлюбленный девушки, погибший от когтей медведя. Законным супругом – богатырь-китобоец, а духовным – иконописный Федор Стратилат, которого любит неземной любовь героиня.

Во второй части усиливается лирический драматизм поэмы. Образ матери все чаще и чаще сопрягается с образом России:

О Русь! О солнечная мати!

Ты плачешь роем едких ос

 И речкой, парусом берез

Еще вздыхаешь на закате.

Но позабыл о Коловрате

Твой костромич и белоросс!

Трагедия России изображается в этой части в двух планах: материальной и духовной разрухи и нарастающей тоски и скорби матери, за которую она молилась:

Так жила Русь, молилась мать,

Умея скорби расшивать

Шелками сказок, ярью слов

Под звон святых колоколов!

Драматические интонации поэмы все усиливаются, перерастают в трагические. Скорбь двух матерей, матери поэта и России, обращены к лирическому герою:

«Я чувствую у горла нож

И маюсь маетой всемирной –

Абаза песенкою пирной,

Что завелась стальная вошь

В волосях времени и дней, –

Неумолимый страшный змей

По крови русский и ничей!»

Мать-Россию точит страшный змей, посланец ада, мать поэта – точит безысходная тоска. Приготовление матери к смерти и ее уход напоминает успение Богоматери. Рядом с мученицей встает Федор Стратилат, сошедший с иконы. Звучат прощальные слова-наставления матери, обращенные к сыну:

«Николенька, моя кончина

Пусть будет свадьбой для тебя, –

Я умираю, не кляня

Ни демона, ни человека!..

Мое добро ловец, калека

Под гусли славы панихидной

Пускай поделят безобидно…»

Смерть матери в конце второй части поэт уподобляет закату солнца и гибели избяного рая:

И невозвратно, как поречье

Сквозь травы в озеро родное,

Скатилось солнце избяное

В колодовый глубокий гроб,

Чтоб замереть в величье строгом

И, убеляя прошвы троп,

Погоста холм и сад над логом

Цвела карельская калина!

Тело матери забирает Мать-Сырая Земля, и прорастает оно карельской калиной на Верхне-Пятницком погосте. Но духовная жизнь матери не прекращается, она подобно своей покровительнице Параскеве Пятнице в художественном мире Клюева обретает бессмертие.

В последней части поэмы усиливается историко-культурный контекст. Поэт изображает гибель российской империи, оборотня Григория Распутина. Русь, подобно граду Китежу, уходит на дно мифического озера Светлояра.

Но в незавершенной поэме все же появляется надежда на реальное воскресение России. Ее автор связывает с новой героиней – юной Анастасией, появляющейся в третьей части поэмы. Как известно, имя «Анастасия» в переводе с греческого языка обозначает «воскресение», «возвращение к жизни». Именно с образом непорочной девы, святой женственностью связывали поэты серебряного века возрождение, спасение России.

Логика появления героини Анастасии в тексте поэмы рядом с Прасковьей может также быть объяснена посредством иконописных образов, к которым они восходят. Так, на Руси встречались иконы, на которых на одной доске были изображены две святые – Параскева Пятница и  великомученица Анастасия Узорешительница. Объединенные одной иконой святые-женщины символизируют вечный круг материнства, его жизнетворящее начало.

Икона «Святые Параскева и Анастасия». Икона-врезок. Новгород.

Вторая половина XV в.   Из коллекции Н.П. Лихачева. Государственный Русский музей