«О правде завтрашнего дня»

Общеизвестно, что у каждого человека своя правда, как, собственно, и у каждого художника свои поиски на пути к истине. Неизменен и сопутствующий вопрос: каков он в искусстве, путь к правде? Без лукавства, минуя заумные «измы», можно с уверенностью сказать, что реализм является наиболее адекватным методом постижения правды жизни. Реализм в искусстве – и есть движение к абсолютной правде, самое прямое и надёжное. Подобный непреложный постулат подтверждает творчество поколения писателей-фронтовиков, узнавших мир вместе с человеческим страданием и человеческим подвигом. «Высокое, прямое поколение», которое ни «на миг один» не усомнилось в себе и своей правоте, иначе «Родину спасти бы не сумело...» – так писал о нём поэт-фронтовик Дмитрий Ковалёв, уроженец Белоруссии. Русский поэт Игорь Николаевич Григорьев как раз и относится к тому легендарному поколению. Впитав воздух военного времени, он сумел сохранить весьма важное и необходимое для художника качество – собственную индивидуальность, творческую независимость, сумел донести до нас своё трепетное слово, одухотворённое огнедышащей эпохой минувшего столетья. Игорь Григорьев был человеком особой выделки, судьба которого отнюдь не из случайных. Она – матрица, и её рисунок повторяется, когда идёт речь о поколении 20–30-х годов, к нему поэт, родившийся в 1923 году, закономерно испытывал особую симпатию.

   Игорю Григорьеву, как и многим его современникам, удалось миновать витиеватые пути в литературе, найдя сразу серьёзную художественную основу, прочную опору в русле классической традиции, удалось сохранить ей верность и преданность, как удалось и отыскать собственный путь в поэзии, придав ему исконно национальное звучание и самобытность. Поэзия стала путеводной звездой Игоря Григорьева, и классика в ней всегда была основным ориентиром, плотью и кровью традиционного искусства. И здесь никто не может сказать, что он как автор грешил против жизненной и исторической правды. «Содержание художественного произведения определяется только поведением самого художника, потому что содержание есть сам художник, его собственная душа, заключённая в форму», – такое открытие запечатлел в своём дневнике М. Пришвин. Полотно личной и автобиографической судьбы мы зримо и неотступно видим и в произведениях Игоря Григорьева. «Таково уж свойство Поэзии: она – сам человек, взявшийся за перо. Но жизнь – мудрёная штука: в ней без прозы не обойтись», – говорит он в своём очерке «Всё перемелется» (Поэт и воин: книга воспоминаний об Игоре Григорьеве. СПб., 2013. С. 5). Хотя, как посмотреть, что называть прозой жизни?

  Поэзию как один из самых сложных видов искусства Игорь Николаевич Григорьев сделал смыслом жизни, наполнил его поистине вселенским звучанием, сполна постигнув великую созидательную силу слова. Его творчество отражает индивидуальность самого автора – это и есть то яркое личностное начало, без чего не может быть настоящего художника слова. Великий литературный теоретик В. Г. Белинский, отмечая в многообразии литературного процесса различные явления и изменчивые роли писателей, в итоге своих размышлений приходит к конкретному выводу: «Такие явления всегда имеют две причины: одна заключается в степени таланта поэта, другая в духе эпохи, в которую действовал поэт. Никто не может стать выше средств, данных ему природою; но исторический и общественный дух эпохи или возбуждает природные средства действователя до высшей степени свойственной им энергии, или ослабевает и парализует их, заставляя поэта сделать меньше, чем бы он мог».

  Да, жизнь не благоволила Игорю Григорьеву. Трудно сказать, сложись она иначе, легче, проще, беззаботней, – смог бы он сделать больше?! Вопрос спорный. Впрочем, при всех перенесённых невзгодах и перипетиях сделано им немало. Вот, к примеру, писатель, кандидат психологических наук Наталья Советная в очерке «Горевой цветок России» отмечает следующее: «Пожалуй, не ошибусь, если скажу, что в каждом произведении И. Григорьева, во всех двадцати двух книгах, звучит святая Русь…». 22 книги – результат значительный! «Чувство Родины в моём опыте есть основа творчества», – писал когда-то М. Пришвин. «Я поэт потому, что у меня Родина есть», – был убеждён и И. Григорьев. «И Русь, и стихи для меня – одно целое, великое, пока людям нужны стихи, нужна и красота», – всегда верил он в свою поэтическую звезду. Известный искусствовед, архитектор-реставратор, поэт Елена Морозкина, жена и надёжная творческая опора И. Григорьева, подтверждала: «Любовь к Родине была для него главным в жизни, а стихи – его сутью и сутью выражения этой любви…». Выделяя эти «две взаимопорождающие стихии», она хорошо, не понаслышке знала, что «совершенно невозможно отделить его жизнь, его биографию, его человеческую судьбу от его поэзии».

   Определяя первостепенную тему в поэзии, И. Григорьев обращается к русской культуре, к истории России. Он с детства впитал особенности национальной культуры, духовные родники которой питали его жизнь, судьбу и творчество. Писатель должен помнить, для кого и зачем он создаёт свои произведения. Русская почва, возделанная старинными хлебопашцами, дышала и щедро плодоносила в поэзии Игоря Григорьева. И корни у поэта были деревенские, основательные и крепкие. Русь стародавняя, архаическая первородина – внутренний источник, праведная сила и суть народа – занимает почётное место в поэзии Игоря Григорьева. Он был летописцем народного мира в широком его понимании, провозвестником нового, подлинного предназначения человека на земле. Его поэзия – это душа подвига и великой правды, пронзительной и болящей. Уникальная философия русского мира, философия языка и многогранного художественного творчества открывается в исторических поэмах Игоря Григорьева «Благословенный чёртов путь», «Двести первая верста», «Стезя», «Обитель», «Колокола», «Русский урок».

   Для начала нужно сказать, что перед нами – не просто отдельные произведения, перед нами – целый пласт истории России, взятый из глубин народной жизни, то ценное и сокровенное, что под талантливым пером художника приобретает неповторимое поэтическое звучание, поражая зорким видением прошлого сквозь призму дня настоящего. Изложить подробное содержание поэм затруднительно, но можно попытаться передать их суть, само ощущение времени, и то, вероятно, лишь отчасти, лишь настолько, насколько можно почувствовать дуновение ветра, плавное течение вод, аромат цветов и трав, солнечное тепло и грусть осеннего увядания – всё то непостижимое многообразие мира природы, которое так совершенно любил поэт, чем он дышал и жил.