НЕ ЧИТАЛ, НО ОСУЖДАЮ

Дрова для очистительного костра готовились с весны: в марте 1958 г. делегация товарищей из Союза отправилась в Швецию, где подтвердились худшие подозрения: да, Бориса Пастернака выдвинули на Нобелевскую премию. В апреле идеологическая комиссия ЦК КПСС телеграфировала советскому послу в Швецию:

«в Советском Союзе высоко оценили бы присуждение Нобелевской премии Шолохову»;

«выдвижение Пастернака на Нобелевскую премию было бы воспринято как недоброжелательный акт по отношению к советской общественности».

Когда Шведская академия сделала вид, что не слышала, в Союзе писателей выдвинули инициативу: а не издать ли срочно «Доктора Живаго», пусть и небольшим тиражом? В отделе культуры ЦК КПСС сочли предложение нецелесообразным.

23 октября 1958 года секретарь Шведской академии, поэт Андерс Эстерлинг объявил о присуждении Пастернаку Нобелевской премии по литературе.

Сам Пастернак, разумеется, не присутствовал, но прислал телеграмму:

«Бесконечно благодарен, тронут, горд, удивлен, смущен».

Присуждение Нобелевки было расценено как политический акт, диверсия против советского государства, Нобелевский комитет был обвинен не только в политической заинтересованности, но и в разжигании холодной войны.

Но это происходило на высшем уровне, а пока коллеги «разъясняли» Пастернака. Аутодафе происходило без осужденного, но он посмел прислать полное горечи, и как показало дальнейшее, пророческое письмо:

«…можете меня расстрелять, выслать, сделать все, что угодно. Я вас заранее прощаю. Но не торопитесь. Это не прибавит вам ни счастья, ни славы. И помните, все равно через некоторое время вам придется меня реабилитировать. В вашей практике это не в первый раз».

Казалось бы, сталинские времена прошли, и «Доктора Живаго» уже как бы собирался публиковать «Новый мир», и годом раньше роман уже был издан в Италии, издателем коммунистического вероисповедания. Формулировка комитета Нобелевского фонда была вполне корректной («за выдающиеся достижения в современной лирической поэзии и продолжение благородных традиций великой русской прозы»).

Да и большинство присутствующих и романа не читали.

По воспоминаниям очевидца происходящего (например, поэта Константина Яковлевича Ваншенкина), многие не могли понять, что происходит, иные не понимали, причем тут вообще Швеция, другие, решив, что снова 1937-й, испугались за себя и свои семьи. Иные стояли вне зала, т.е. присутствовали, но не голосовали, чего стыдились потом, а тогда считали чуть ли не смелостью.

Нет смысла называть поименно тех, кто согласился, кто промолчал и кто был против. Этих людей всю жизнь мучила совесть (а многих уже – Бог).

Интересен момент, который описывал К. Я. Ваншенкин в своих мемуарах.

Когда председательствующий возгласил, что решение принято единогласно, какая-то пожилая женщина закричала:

— Неправильно! Не единогласно. Я голосовала против!

— Кто это? — спрашивали кругом.

— Аллилуева.

— Писательница?

— Да, реабилитированная. Из той семьи…

Это была Анна Сергеевна Аллилуева, сестра Надежды Сергеевны.

Свояченица Сталина.

На следующий день, 28 октября, о свершившемся сообщили ТАСС и московское радио. Тогда же Пастернак был выдворен и из Союза переводчиков.

29 октября Пастернак отправил в Нобелевский комитет телеграмму:

«В силу того значения, которое получила присужденная мне награда в обществе, к которому я принадлежу, я вынужден отказаться от незаслуженной премии, пожалуйста, не сочтите за оскорбление мой добровольный отказ».

Советские власти этого жеста не оценили, первый секретарь ЦК ВЛКСМ Владимир Семичастный поддержал идею выслать Пастернака из страны, а московские писатели  выдвинули требование лишить Пастернака советского гражданства.

И Борис Леонидович пишет уже Хрущеву:

«Выезд за пределы моей Родины для меня равносилен смерти, и поэтому я прошу не принимать по отношению ко мне этой крайней меры».

Сохранились «письма народа» - целый разворот «Литературки», посвященный возмущенным отзывам о «Докторе Живаго».

Экскаваторщики, нефтяники, бригадиры и невероятно начитанные расточники - откуда они достали роман, в СССР не опубликованный? Бог ведает…​

Двух лет активной травли было достаточно для того, чтобы активизировалась смертельная хворь: в апреле 1960 ощутив впервые симптомы рака легких, 30 мая Борис Пастернак скончался.