Твоя деревня, мать родная Княже!
И ночью белой нежится изба:
Полцарства – за тебя! – не за коня же:
Взамен бы только прядку отводить со лба.
Когда посмотришь снизу на меня ты,
Почудится – повелевает свыше взор...
Твоя изба так это княжие палаты,
А где я был и делал что – какой же вздор!
Сгорали трижды аж до пепелища
Доверчивые избы, стоя в ряд.
Своя ты здесь, и я с тобой не лишний –
Приемлю посвящения обряд...
Откроешься как на духу, и вся ты
Мне кажешься теперь совсем иной.
И вижу, как тебе угоры святы,
И я пытаюсь их дополнить мной!
Сперва деревня прозывалась Княже,
А окрестили заново Пожар.
Но бьётся, как и прежде, птаха в раже –
Ах, мне бы этот соловьиный дар,
Когда тебя напьюсь и, нетверёзый,
Запеть решусь, да слуха – не дал бог.
Зато вожусь под рослою березой
И как смогу поправлю твой порог.
Растопишь печь по холодку наутро,
Без ноутбука сядем у огня...
И коростеля крик услышим смутно,
И позовёшь за ягодой меня.
Подашь один, другой сапог забродский –
Махнём на пару через мокрый луг:
Всё ближе ты и ближе край неброский,
И дрожь по сердцу бьёт – не зря, не вдруг...
Помашет кепкой вслед мужик соседский,
Мол, я такой же, как и ты, поэт.
И разворачивает флаг советский
По-над угором княжеский рассвет.
А мы с тобой туда, где лосей крики
И тень крылатая болотных птиц.
Найду всего лишь горстку княженики,
Но случай – падать пред тобою ниц...
Я чувств и слёз уже почти не прячу
И песни скоротечность не таю.
И плачу, плачу, не об этом плачу –
О том, что мог не встретить жизнь твою.