«ЧЬЯ РОДНАЯ ПРАВДА – МАТЬ»

«ЧЬЯ РОДНАЯ ПРАВДА – МАТЬ»

(ОБРАЗ ПОЭТА-ПРОРОКА И ПАТРИОТА У МИХАИЛА ЛЕРМОНТОВА И СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА)

Современное литературоведение большое внимание уделяет проблеме, связанной с осмыслением преемственности духовных традиций в творчестве великих русских поэтов. В связи с актуальностью этой темы нам представляется интересным сопоставить отношение М. Ю. Лермонтова и С. А. Есенина к предназначению поэта как пророческому служению, вдохновляющим источником которого было воистину святое чувство патриотизма. В предисловии к сборнику «М. Ю. Лермонтов и православие» В. А. Алексеев таким образом обозначил данную проблему: «От Пушкина к Лермонтову и далее повелось у нас воспринимать действительно крупное, общенациональное поэтическое дарование как пророчество. А пророк хоть и избранник Божий, кого возлюбил Господь, но он вовсе не баловень. Судьба пророка - быть отвергнутым, гонимым обществом...»¹. С юных лет Сергею Есенину была особенно близка лермонтовская поэзия, в есенинском творчестве своеобразно воплотились традиции, заложенные Лермонтовым. В первую очередь, это касается лермонтовского образа поэта-пророка, который, несомненно, повлиял на формирование эстетико-философских представлений Сергея Есенина о задачах поэтического искусства, когда он только начинал свой творческий путь. Именно тогда Есенин в письме своему самому близкому другу Грише Панфилову писал: «...я читаю Евангелие и нахожу очень много для меня нового...Христос для меня совершенство»². В письме тому же адресату в августе 1912 года Есенин так определил свою творческую сверхзадачу: «Благослови меня, мой друг, на благородный труд. Хочу писать «Пророка», в котором буду клеймить позором слепую, увязшую в пороках толпу… Буду следовать своему «Поэту». Пусть меня ждут унижения, презрения и ссылки….» (VI, 15-16). В этих словах явно отражена трагическая судьба лермонтовского пророка, отвергнутого людьми за то, что он постиг своим внутренним взором порочную сущность людской толпы:

С тех пор как вечный судия

Мне дал всеведенье пророка,

В очах людей читаю я

Страницы злобы и порока³.

М. Ю. Лермонтов подчеркивал, что окружающие не принимает пророка потому, что он провозглашает «любви и правды чистые ученья». Дьявол вселяет в души городских обывателей бешенство и злобу. Этим объясняется такая реакция на проповеди святого: «В меня все ближние мои / Бросали бешено каменья»[I, 491]. В финале лермонтовского стихотворения мы видим мнимое торжество фарисеев над пророком, который с горечью говорит об этом: 

Когда же через шумный град

Я пробираюсь торопливо,

То старцы детям говорят

С улыбкою самолюбивой: 

«Смотрите: вот пример для вас!

Он горд был, не ужился с нами.

Глупец, хотел уверить нас,

Что Бог гласит его устами!» [I, 491]. 

У Лермонтова одинокий пророк становится объектом презрения и насмешек окружающей его толпы. Таким образом, в этом стихотворении получают развитие библейские мотивы. Продолжая и развивая тему лермонтовского пророческого предназначения и трагической судьбы поэта, Сергей Есенин в своем раннем стихотворении «Поэт»(1912) четко определяет нравственные принципы истинного творца:

Не поэт, кто слов пророка 

Не желает заучить

Кто язвительней порока,

Не умеет обличить (I, 491).

У Есенина, как у Лермонтова, поэт выступает обличителем людских порочных деяний. Далее, развивая эту мысль, Сергей Есенин так характеризует идеал творца, который сложился у него: «Не поэт, кто сам боится, / Чтобы сильных уязвить, / Кто победою гордится, / Может слабых устрашить» (IV, 39). В заключительном четверостишии Сергей Есенин подводит итог своим размышлениям:

Тот поэт, врагов кто губит,

Чья родная правда – мать,

Кто людей, как братьев любит

И готов за них страдать (IV, 39).

Развивая эту выстраданную мысль, Есенин в письме Г. Панфилову выразил готовность отдать жизнь за свои убеждения и поклялся: «Я буду тверд, как мой пророк, выпивающий бокал, полный яда, за святую правду с сознанием благородного подвига» (VI, 15-16). Так в раннем стихотворении юного Сергея Есенина «Поэт» нашли развитие лермонтовские размышления о предназначении поэта и поэзии. Это несовершенное в художественном отношении произведение начинающего автора дает возможность осмыслить особенности тех творческих импульсов, которые формировали личность творца и стали определяющими для дальнейшего творчества Сергея Есенина. Здесь ярко проявляется романтический характер его мировосприятия, который позволяет понять, почему его в то время больше всего привлекал Лермонтов. При этом нельзя не отметить такую символическую преемственность. В юности М. Ю. Лермонтов начинал с подражания Пушкину, С. А. Есенин – с подражания Лермонтову. В стихотворении «Поэт» Сергей Есенин начинает создавать своеобразный жизнетворческий миф, которому он стремился соответствовать.

В 1912-13 годы Сергей Есенин начинает остро осознавать свое одиночество и несовершенство общественного строя. В письме другу он так перефразировал и дополнил строки из стихотворения М. Ю. Лермонтова «И скучно и грустно» (1840): «Жизнь – это глупая шутка. Все в ней пошло и ничтожно. Ничего в ней нет святого, один сплошной и сгущенный хаос разврата» (VI, 45). Преодолевая тяжелое настроение, охватившее его, Есенин продолжал работать над драмой, законченной к лету 1913 года. К сожалению, ее текст не сохранился. По признанию самого автора, в ней дана была резкая критика «пороков развратных людей мира сего» (VI, 36). 26 января 1913 года Есенин пишет в письме М. П. Бальзамовой о том, что завершил работу над первым вариантом своего заветного произведения:

"Пророк" мой кончен, слава Богу.

Мне надоело уж писать,

Теперь я буду понемногу

Свои ошибки разбирать.

Очень удачно я его написал..., только уж очень резко я обличал пороки развратных людей мира сего» (VI, 29).

1 июня 1913 года Сергей Есенин сообщает в письме той же М.П. Бальзамовой о том, что начал работу над вторым вариантом драмы: «Пишу много под нависшею бурею гнева к деспотизму. Начал драму «Пророк» (VI, 34-35). Стихотворения и письма С. А. Есенина, написанные в самом начале 1910-х годов, дают представление о том, как он понимал задачу поэта и в чем он видел истинное предназначение поэзии.

Образ поэта-пророка, который сформировался под лермонтовским влиянием, претерпел определенную эволюцию в есенинских библейских поэмах, созданных в 1917-1918 годах. Именно тогда в поэме «Инония» (1918) поэт напишет строки, в которых отозвались мотивы его раннего программного произведения:

Не устрашуся гибели,

Ни копий, ни стрел дождей,

Так говорит по библии

Пророк Есенин Сергей (II, 61).

Характеризуя эту поэму, есениновед С. Н. Пяткин подчеркивал: «мифотворческий образ есенинского пророка-поэта» достиг здесь «своей абсолютной эстетической полноты»⁴. С таким утверждением нельзя не согласиться. На самом деле, в пророческом пафосе «Инонии» мы можем услышать отголосок библейской «Книги пророка Иеремии», кому автор и посвятил свою поэму. Не случайно в финале поэмы «Инония» Есенин пророчески предсказывает явление нового Христа:

Новый на кобыле

Едет к миру Спас.

Наша вера – в силе.

Наша правда – в нас! (II, 68).

В образе пророка-обличителя большевиков выступает Есенин – имажинист в поэме «Кобыльи корабли», созданной в сентябре 1919 года. С помощью усложненной метафоры он обличает красный террор и политику продразверстки, которые губительным образом повлияли на судьбу России: «Веслами отрубленных рук / Вы гребетесь в страну грядущего» (II, 77). Лирический герой есенинских «Кобыльих кораблей» не может принять рождение новой жизни через кровь и страдания. Он не приемлет убийства «ближнего» в соответствии с заповедью Христа и восклицает, обращаясь к своим «братьям меньшим», «сестрам-сукам и братьям-кобелям»:

Никуда не пойду с людьми,

Лучше вместе издохнуть с вами,

Чем с любимой поднять земли

С сумасшедшего ближнего камень (II, 79).

Таким образом, есенинский поэт-пророк выступает с проповедью милосердия, он никогда не бросит камень в своего ближнего. Для него звери оказываются человечнее представителей людского рода. Сходный мотив мы находим у Лермонтова: пророк уходит от людей, которые его «презирают» и живет в гармонии с природой вдали от шумного города. Он признается: «Завет предвечного храня, / Мне тварь покорна там земная...» [I, 491].

Обращаясь к характерному для романтизма мотиву непримиримого конфликта поэта и окружающей его толпы, Есенин в поэме «Исповедь хулигана» (1920) творчески развивает тему отверженного лермонтовского пророка, побиваемого камнями. Он с вызовом заявляет: «Мне нравится, когда каменья брани / Летят в меня, как град рыгающей грозы / Я только крепче жму тогда руками / Моих волос качнувшийся пузырь» (II, 85). В «Исповеди хулигана» спасением для гонимого поэта становится осознание того, что у него есть любимая родина. Раскрывая эту тему, Есенин опирался, в первую очередь, на лермонтовские традиции, поэт-патриот исповедально признается: «Я люблю родину /Я очень люблю родину! / Хоть есть в ней грусти ивовая ржавь» (II, 86).

Патриотические заявления двух поэтов не оставляют сомнения в их искренности. Так семнадцатилетний Михаил Лермонтов в своем раннем стихотворении «Я видел тень блаженства; но вполне» (1831) писал: «…Я родину люблю / И больше многих: средь её полей / Есть место, где я горесть начал знать» [I,208]. В стихотворении «Как часто, пестрою толпою окружен» (1840) Лермонтов разоблачает пороки светского общества, которое его окружает, презирая «образы бездушные людей, / Приличьем стянутые маски» [I, 424]. Отраду Лермонтов находит лишь в своих детских воспоминаниях, связанных с Тарханами: «И вижу я себя ребенком; и кругом / Родные все места: высокий барский дом / И сад с разрушенной теплицей» [I, 424]. Именно это осознание подлинных ценностей жизни на фоне лживого и фальшивого света помогает поэту узнать его «обман» и заставляет стать его гневным обличителем: «И дерзко бросить им в глаза железный стих, / Облитый горечью и злостью!..» [I, 425].

Есенин в «Исповеди хулигана», вслед за Лермонтовым, создает образы, построенные на приеме антитезы. Обращаясь к тем городским снобам, которые обрушивает на его голову «каменья брани», он вспоминает свое родное село Константиново, где живут его родители. В них поэт видит свою нравственную опору и духовную защиту, заявляя: «Они бы вилами пришли вас заколоть / За каждый крик ваш, брошенный в меня» (II, 86).

Из приведенных примеров мы можем сделать вывод о том, что два гениальных русских поэта вели между собой своеобразный творческий диалог, не скрывая того, что чувство патриотизма, неотделимое от «горести» и «грусти», является определяющим в их поэтическом мироощущении. Именно оно помогало им обрести силу для того, чтобы нести на себе тяжелый крест пророка, побиваемого камня.

В 1924 году, после возвращения из заграничной поездки по Европе и США, С. Есенин писал: «...Если сегодня держат курс на Америку, то я готов предпочесть наше серое небо и наш пейзаж: изба немного вросла в землю, прясло, из прясла торчит огромная жердь, вдалеке машет хвостом по ветру тощая лошаденка. Это не небоскребы, которые дали пока только Рокфеллера и Маккормика, но зато это то самое, что растило у нас Толстого, Достоевского, Пушкина, Лермонтова и др.» (VII, 17). Не случайно среди русских писателей и поэтов Есенин выделил именно тех, в чьём творчестве особенно ярко проявляется национальное самосознание. Оно формируется под влиянием определенной среды, пейзажа, традиций. Есенин называл это «чувством родины», подчеркивая, что именно оно является «основным» в его творчестве. Одним из первых в русской литературе это чувство выразил М. Ю. Лермонтов в стихотворении «Родина», написав: «Люблю отчизну я, но странною любовью! / Не победит её рассудок мой…» [I, 460]. Именно этим чувством родины определяется пафос лермонтовских и есенинских пророческих откровений. Отметив, что есенинская «библия русской души» выросла на «библии Пушкина и Лермонтова», лермонтовед Г. Е. Горланов справедливо утверждает: «Есенин чувствовал себя пророком, не боявшимся людской молвы, хотя, выходя на поэтическую стезю, знал о тяжелой своей миссии... »⁵ Таким образом, из приведенных примеров мы можем сделать вывод о том, что лермонтовская традиция библейского образа поэта-пророка стала органичной частью эстетико-философских представлений о задачах поэтического искусства, которые сформировались уже в раннем творчестве Есенина. С М. Ю. Лермонтовым С. А. Есенина сближало то, что в их поэзии образ поэта-пророка не отделяется от образа поэта-патриота. Осознание этого единства приобретает особую актуальность в наше, такое сложное для России, время.

Примечания

1. Алексеев В. А. Предисловие «О Боге великом он пел...» // М. Ю. Лермонтов и православие». М., 2010. С.4.

2. Есенин С. А. Полное собрание сочинений в семи томах. М., 1995 – 2001. Т.VI. С. 25. Далее цитаты приводятся по этому изданию с указанием тома и страниц в круглых скобках.

3. Лермонтов М.Ю. Собрание сочинений в 4-х томах. Л.: Наука, 1979-1981. Т.1.С.491. Далее цитаты приводятся по этому изданию с указанием в квадратных скобках тома и страниц.

4. Пяткин С. Н. Пушкин в художественном сознании Есенина. Арзамас. 2007. С. 77.

5. Горланов Г. Е. Творчество М. Ю. Лермонтова в контексте русского духовного самосознания. М., 2009. С. 347.