Самовар

Иван Иваныч, самовар,
пузатый витязь в медных латах,
могучий стан, горячий пар –
почто не во главе стола ты?

От века в нашей стороне
с тобою пили и едали –
недаром на твоей броне
теснятся оттиски медалей.

Иван Иваныч, светлый царь
витрины тульского музея!
Здесь гости добрые, как встарь,
с восторгом на тебя глазеют,

но им неведом тонкий дух
черносмородиновых листьев,
и не улавливает слух
на пир сзывающего свиста…

Вернись, былинный богатырь,
воспетый Вяземским и Хармсом,
ведь пол-Европы и Сибирь
твоё наследственное царство!

И славься за столом простым
владыкою блинов и чая,
Отечества смолистый дым
с водою ключевой венчая!

Перекоп

На пустынной равнине у мёртвых озер
тонкой рябью, дрожащей от зноя,
горизонт расплывается, зыбкий узор
совмещает с небесным земное,
и палит всё сильней, и вдали всё черней,
и горячей золой потянуло,
и мерещатся гривы летящих коней,
и кипящие тучи в нарывах огней,
и раскаты подземного гула.
 
То из прошлого – беглый огонь батарей,
батальоны идут на Литовский,
и ладони раскинул апостол Андрей,
застывая в прицеле винтовки,
и каховская кровь прямо в соль Сиваша
иссякающими родниками
потекла и горит как вино из ковша,
и сквозь пух облаков улетает душа,
и остались железо и камень.
 
Это память и родина, ветер и путь,
это зарево, пепел и слово,
это кровь обратилась в гремучую ртуть,
и по сердцу грохочут подковы…
Красным – кровь и огонь, белым – свет и слеза,
между ними лазурь небосвода,
и смолой золотою текут образа…
Но когда же покинут война и гроза
неделимую душу народа!

Блаженный

Блаженный, а имя-то царское!
Надмирный – и плотски-земной!
А площадь блинами, да чарками
прощается с долгой зимой.

А площадь шумит и не ведает
о грешных и грозных делах,
и путает казни с победами,
и власть уважает за страх.

Вослед за блинами-баранками
плывет кумачовый пожар,
ракеты вползают за танками,
и бьёт по мозгам «солнцедар».

Истошно грохочут динамики,
затрясся Васильевский спуск…
Вот-вот раскрошится керамика
на древний сиреневый куст. 

А он, в пестрядинное рубище
до маковок самых одет,
всё так же взирает на гульбище,
на грешный и суетный свет.

Все так же стоит он, юродивый,
превыше земного царя,
над кровью и памятью родины
златыми крестами горя.