Горская быль

Горская быль

 

И слышали горы… И слышала вещая птица,

Что тихо кружила вблизи у отцовских могил:

«Он – парень не промах…

Слыхали? – Надумал жениться,

Надумал жениться красавец лихой,

Исмаил.

 

 

Заплакала мама…

Отец прослезился невольно.

Красавицу выбрал им в дочки рубака-сынок.

«Пора и готовиться!..

Были бы гости довольны!

Чтоб лица светились

и счастьем светился восток».

 

 

Уже расставляли столы на площадке широкой,

Вино разливали,

цветным застилали скамьи…

Но всадник примчался

 с депешей своей пятистрокой:

«Война, Исмаилка…

Ни свадьбы тебе, ни семьи…»

 

 

И ахнули скалы.

Как будто уже канонада

Смогла докатиться

до этих раздумчивых гор.

И молвил отец понимающе:

 «Значит, так надо!»,

И руки вослед

уходящим сынам распростер.

 

 

Четыре сынка

уходили по пыльной дороге,

И черное небо

Всевышний на части дробил…

Казались штыками

скалистые эти отроги…

И – следом за братьями –

пятым шагал Исмаил.

 

 

Шагали без песни…

Лишь сдвинулись брови суровей –

Суровость парней

превращает в могучих мужчин.

Вернутся ли снова?..

Война не бывает без крови!..

Дойти до Берлина? –

Не виден пока что Берлин…

 

 

Полмира в огне…

Но какая-то высшая сила,

Что выше страданий,

                   что выше терпенья и зла,

Среди лихолетья

детей Изудина хранила…

А что с Исмаилом?

Его-то и не сберегла!

 

 

Когда показалось –

полшага всего и пройти-то,

Три раза проснуться…

Победно воскликнуть: «Ура!» --

Осколок снаряда

вдруг Солнце увел из зенита,

Чтоб не было «завтра»,

чтоб только осталось «вчера»…

 

 

Он так бы и умер,

земле свою кровь отдавая –

Земля не чужая,

                   земля не бывает чужой,--

Когда, осторожной походкой

средь мертвых шагая,

Красавица-немка

 нашла его поздней порой.

 

 

Потом, надрываясь,

к себе его в дом затащила,

Страшась, что увидят

и – хуже того – донесут…

Не выдали люди…

Парным молоком отпоила,

И – в сердце из сердца—

любовный налила сосуд.

 

 

Очнувшись, он видел,

как губы шевелятся ало,

И синие очи

манят неземной красотой.

--Ты кто?

--Каратинец!

--Вовек про таких не слыхала…

Но это – не главное…

Главное – то, что со мной!

 

 

И сердце запело…

Любовь повстречалась

 с любовью.

Причем тут сраженья,

когда вот такие дела?..

На миг позабыл он

Невесту… Тоску ее вдовью…

И то, что все годы она его верно ждала…

 

 

--Так надо,-- решил он.

И вторило сердце:

 «Так надо…»,

Хоть слезы порою

влюбленный туманили взор.

Война отгремела… Затихла вдали канонада…

Марию не бросить…

А бросить невесту – позор…

 

 

А в доме родимом

всё в сумрак глядели из окон.

Отец хоть держался,

но матери-то каково?

Всевластен Господь –

четверых на войне уберег он,

А младшего – нету…

И весточки нет от него.

 

 

Но всё всколыхнулось,

Когда закричали соседи,

Заставив отца

застыдиться косматых седин:

«Эгей, Изудин,

а твой младшенький с немкою едет…

В селе одни вдовы…

Он с немкой… С войны, Изудин…»

 

 

--Вернулся, вояка,--

неслось над горбатостью улиц.

--А фрау… «Их бине…»

Ха-ха… Слышишь, фрау: «Бин их!..»

--Мария! – представил…

И женщины враз отвернулись.

И враз отвернулись

мужчины в папахах своих.

 

 

И он закричал…

Что превыше всех клятв и молений

Святая любовь,

что от смерти спасает людей.

Мария спасла его…

Встал пред селом на колени,

Потом поклонился

и бывшей невесте своей.

 

 

И тон изменился:

--А слушай, она, как картинка…

Спасла – значит наша…

Смотрите – совсем налегке…

И встала Мария:

«Я тоже теперь каратинка…»

И что-то шепнула

 на ломаном их языке.

 

 

 

И всё… И забылись

Недавние злые укоры.

С немецким акцентом

лилась каратинская речь.

И плакало небо…

И следом заплакали горы…

А люди молчали,

не в силах ни слова изречь.

Перевел с каратинского А.Аврутин