ЭХО ЗАКАТА Елена Фёдорова

Елена Федорова              

РАССКАЗ                

ЭХО   ЗАКАТА.                  

 В нас царствовала вечность, 

в нас был короткий час,

И утро вырастало для нас, для нас, для нас.

                                                                                                              Константин Бальмонт.

Маруся сидела на парапете и смотрела, как закатное солнце медленно погружается в морскую пучину. Как темнеет бирюзовая вода. Как разбегаются в разные стороны волны. Каждый вечер они приобретали новые оттенки: то багряные, то розоватые, то оранжевые. Каждый новый закат был особенным. Поэтому Маруся не могла пропустить ни один закат. Она прибегала к морю, усаживалась на парапет, нагретый солнцем, и замирала, чуть подавшись вперед.

Маруся знала, что после того, как солнечный диск уйдет под воду, на набережной появится человек. Нет, вначале появится его тень. Длинная, расплывчатая тень. Потом послышатся торопливые шаги. И только после этого появится силуэт высокого человека. Заметив Марусю, сидящую на парапете, человек замедлит шаг. Он остановится на почтительном расстоянии, чтобы она не смогла разглядеть его лица, и скажет:

- Добрый вечер, Руся!

- Привет, - отзовется она, не поворачивая головы. – Сегодня был удивительный, неповторимый закат. Жаль, что вы его не видели.

- Жаль, - вздохнет он. – Жаль…

Они немного помолчат. Маруся будет смотреть на море и ждать, когда он вновь заговорит. Когда поведает ей о своей прошлой, прошедшей за день жизни. Она будет внимательно слушать его сбивчивую речь, его не совсем понятные слова, чтобы потом, когда он, произнеся свой монолог, удалится, размышлять надо всем услышанным…

Маруся улыбнулась:

- А что, если сегодня пойти навстречу моему таинственному собеседнику? Нет. Я лучше спрячусь. Спрыгну вниз с парапета. Интересно, что он скажет? Заметит ли он мое отсутствие?

Маруся огляделась. Вокруг не было ни души. Она спрыгнула вниз на песок. Прошлась вдоль парапета к тому месту, где обычно останавливался ее таинственный собеседник. Скрестила на груди руки. Замерла в ожидании. Вскоре послышались торопливые шаги. Маруся приподнялась на цыпочки, чтобы разглядеть человека, который должен был остановиться напротив. А он не остановился, не замедлил шаг, он побежал вперед. Побежал туда, где должна была сидеть она, Маруся. Впервые за месяц их странного общения, ее не было на месте.

- Где вы, Руся? – растерянно воскликнул он, озираясь по сторонам. Она не ответила, спряталась в тень. Он сел на парапет спиной к морю, обхватил голову руками, спросил:

- Почему, почему я о ней ничего не узнал? – и сам себе ответил. – Потому что вы – эгоист, господин Рудин. Вы придумали себе роль загадочного, таинственного собеседника. Вы читали монологи из своих спектаклей. Читали плохо. А Руся вам верила. Она вслушивалась в ваши слова, сопереживала вам. Если бы она знала, что это не ваши слова, она бы сказала вам, что вы – плохой актер. Да, да, вы, Станислав Рудин, заигрались и забыли, какой вы есть на самом деле. Кто вы, Рудин?

- Кто вы сегодня, господин Рудин? – спросила Маруся. Он обернулся. Ее вопрос застал его врасплох. Он не ожидал ее увидеть. Уже не ждал. Разговорился, разоткровенничался, и вот… Маруся стояла на песке в двух шагах от него. Их разделял невысокий парапет. Перемахнуть через него, и…

- Добрый вечер, Руся, - сказал Рудин, оставшись на месте. Ему показалось, что он на сцене, а она в зрительном зале.

- Пусть пока все останется так, как есть, - подумал он. – Я еще не готов быть самим собой. Еще не время, хотя…

Рудин пригляделся к Марусе. Короткая мальчишеская стрижка. Широкая рубаха навыпуск. Широкие брюки. В темноте цвет глаз не разобрать. Смотрит с усмешкой, изучает. Неожиданно для себя Рудин понял, что она не ребенок, как ему почудилось в их первую встречу. Она, скорее, дама без возраста. Не дама, барышня. Это старинное слово, пришедшее на ум, развеселило Рудина. Он вспомнил, как увидев ее, сидящую на парапете, замер в нерешительности и сдавленным, чужим голосом проговорил:

- Добрый вечер. Не помешаю?

- Нет, - ответила она, глядя на море.

- Закатом любуетесь? – спросил он, желая привлечь ее внимание.

- Не любуюсь, восторгаюсь, - ответила она с придыханием. Чуть подалась вперед, словно желая слиться с морем и закатным солнцем. Прошептала:

- Вос-тор-га-юсь…

Вот тогда-то он и подумал, что она – ребенок. Разве может взрослый человек восторгаться закатом? Есть ли у него на это силы? Выкроит ли он для подобных восторгов время? До этого ли ему, когда вокруг сто-о-о-лько забот и проблем?

Он, Станислав Рудин, не в счет. Он приходит сюда на набережную, чтобы репетировать. Ему нужно отрабатывать голос. Нужно затвердить роль. И очень хорошо, что появился зритель.

- Как ваше имя? – спросил Рудин, приняв театральную позу. Хотя этого не требовалось. Девушка, сидящая на парапете, не обращала на него никакого внимания. Она смотрела вдаль. Но на вопрос его ответила. Рудину показалось, что она улыбается, произнося свое имя.

- Меня зовут Ма-ру-ся.

- Красивое у вас имя. Редкое. Ру-ся, - сказал он, не расслышав его полностью.

- Редкое, - повторила она. – Редкое, как эхо заката.

- Эхо заката. Я впервые слышу такое странное словосочетание, - проговорил Рудин. – Как вам в голову такое пришло: эхо заката?

- Не мне, - сказала она. – Природе. А я однажды услышала и с тех пор… - она звонко рассмеялась, выкрикнула в пространство:

- С тех пор я слушаю его каждый ве-е-е-чер…

- Каждый, каждый, кажд-ы-ы-ы-й

- Ве-е-е-е-чер, - послышалось в ответ.

А через минутную паузу, вздохом из небытия, из ночной тьмы:

- Вас встречаю я…

Рудин растерянно оглянулся. Набережная была пуста.

- Кто мог сказать эти слова? Неужели они долетели с другой стороны причала? – подумал он.

- Удивительное явление – эхо заката, не так ли? – спросила Маруся, повернув голову.

- Да, - ответил Рудин, сделав шаг в тень. Ему не хотелось, чтобы эта девочка разглядела его лицо. Его растерянное лицо. И он, Рудин, не станет ее разглядывать. Она – зритель, а он…

Он что-то ей тогда сказал и ушел торопливой походкой. Ушел, чтобы вновь вернуться на закате нового дня. Чтобы потом возвращаться сюда каждый вечер…

Рудин не заметил, как прошел месяц. Как простая прихоть, шалость, превратилась в жизненно важную потребность. Ему нужно было видеть темный силуэт девочки, сидящей на парапете. Нужно было слышать несколько ничего не значащих фраз. Нужно было проговорить театральные монологи, в которые он незаметно для себя стал вплетать свои слова, рассказывающие об истинных чувствах. О его чувствах и переживаниях. В напряженном молчании Руси он стал угадывать одобрение или упрек. Но ни разу он не уловил безразличия. Рудину стало казаться, что между ним и Русей возникла прочная связь, которую никто никогда разорвать не сможет.

Он несколько раз порывался приблизиться к Русе, но почему-то робел. В последний момент решимость покидала его. Он отступал в тень. Убегал, чтобы потом мучительно ждать новой встречи. Вот и сейчас он не решается спрыгнуть вниз, на песок, чтобы оказаться с ней лицом к лицу. Он возвышается над ней. Это помогает ему скрыть смущение. Ее вопрос: «Кто вы сегодня, господин Рудин?» висит между ними маятником, отмеряющим вечность.

Рудин не знает, что ответить. Во всем его облике читается растерянность. Чувствуя это, Руся молчит. Во всем ее облике читается снисхождение, сочувствие, сожаление…

- Закат был сегодня бледно-сиреневым, - говорит она нараспев. Говорит, чтобы разрушить стену неловкого молчания. Чтобы вернуть Рудина в привычное, выстроенное им самим русло их вечерних свиданий. Ей грустно от того, что он такой запрограммированный человек. Ей жаль, что он так мелок, так ничтожно мал в своем величии, в своем возвышении над ней, что нет сил смотреть на его лицо. Хорошо, что в темноте она видит только очертания. Ей этого довольно. Она поворачивается спиной к Рудину, идет к морю и, неожиданно для себя, выкрикивает:

- Прощайте, Ру-ди-н-н-н-н…

Его захлестывает волна ярости. Он перемахивает через парапет, оказывается перед ней, говорит решительным тоном:

- Постойте. Я должен объясниться…

Она замирает. Смотрит на него с интересом. Ее лицо, милой округлой формы, манит своей белизной. Рудин берет его в ладони, целует, шепчет:

- Спасибо.

Маруся молчит, смотрит на него изучающее. В ее взгляде читается тот же вопрос: «Кто вы сегодня, Рудин?» И он начинает говорить. Вначале сбивчиво, а потом все уверенней. Он рассказывает ей о себе все, все, все без утайки. Он еще не осознает, что эта исповедь нужна не ей, ему, для очищения души. Ему, Станиславу Рудину, нужно понять самого себя. В глазах Руси он видит свое отражение. Это не привычное отражение успешного человека в зеркале, это отражение человека, пытающегося постичь тайну бытия, ищущего смысл жизни.

Стоя перед Марусей, он понимает, как глупо звучит подслушанная где-то фраза: «выигрываешь жизнь, проигрываешь судьбу». Разве можно выиграть жизнь, если ты уже живешь на земле? Неужели, все происходящее вокруг – не явь, а сон? Что, в таком случае, значит – жить? Что такое судьба? Может, это просто слово, придуманное для объяснения тех или иных неприятностей и неудач, происходящих с нами? Но, каким словом тогда объяснить их с Русей встречу? Его неожиданный порыв? Ее все понимающий взгляд? Руся знает, что он может уйти и забыть про нее. Но, что тогда он, Рудин, выиграет? Ничего. Наоборот, он проиграет разом все свое состояние. Он – одинокий пианист, пытавшийся жить в мире иллюзий, вновь потерпит кораблекрушение в океане жизни. А она, Руся, в каком мире живет? Бывают ли шторма и бури в ее мире? Может ли она выйти на палубу, чтобы встретить девятый вал? Может, иначе бы она на него так не смотрела. Так может смотреть только бесстрашный человек, знающий ответы на все или почти на все вопросы…

Маруся улыбнулась, протянула к нему руки ладонями вверх, сказала:

- В моих руках чаша Божьей Любви. Возьмите, если хотите.

Рудин растерялся. Минуту он смотрел на ее ладони, не зная, что делать. А потом взял их в свои. Ощутил обжигающий жар. Отдернул руки, спросил:

- Что это?

- Огонь Божьей Любви, - улыбнулась она. – Он поможет вам найти выход из лабиринта бытия. Вы, Рудин, движетесь не в том направлении.

- Откуда вы знаете? – нахмурился он.

- Вижу, - ответила она. – Возьмите чашу, не бойтесь. Двигаться к вершине познания без нее не возможно.

- А как же вы? Я не посмею оставить вас без огня.

- Не волнуйтесь, - улыбнулась она. – Огонь в моей чаше никогда не погаснет. Его не станет меньше от того, что я им поделилась с вами. Наоборот, чем больше я отдаю, сильнее он горит.

Она протянула Рудину ладони. Он прижал свои руки к ее рукам. На этот раз жар был не таким обжигающим. Рудин улыбнулся, опустил лицо в ее ладони, замер. Волна блаженства разлилась по всему телу. Оно стало легким, невесомым, словно утратило силу земного притяжения. Рудину не хотелось шевелиться. Он был благодарен Марусе за то, что она не торопит его. Что она не говорит ни слова. Она просто держит его лицо в своих ладонях.

- Почему я не поговорил с ней раньше? – подумал Рудин. Но тут же пришла другая мысль:

- Хорошо, что я не заговорил с ней раньше. Раньше я бы не принял от нее чашу Божьей Любви. Я бы не понял смысл иносказания, глубину познанного ею, и не познанного мной. Мое высокомерие должно было достичь наивысшей точки, чтобы я наконец-то понял, как глупо измерять себя самим собой.

Рудин поднял голову. Замер от изумления. Все пространство вокруг них было залито ярчайшим светом. В серо-голубых глазах Руси плясали лучики восторга. Глаза Рудина просветлели, приобрели солнечно-янтарный оттенок.

- Это чудо, - прошептал он. – Я давно перестал верить в чудеса. Давно… Разве такое возможно без специальных киноэффектов? Без…

Руся прижала свою ладонь к его губам, покачала головой.

- Не многословьте. Послушайте тишину.

Сказала и убрала руки. Все вокруг стало таким, как было прежде. Темный пустынный берег. Темное звездное небо. Темные волны, поющие колыбельную. Ветер, треплющий волосы. Рудину стало страшно, что Руся сейчас уйдет, а вместе с ней исчезнет ощущение чуда. Как сохранить его? Как удержать? Нужно ли удерживать?

- У меня завтра спектакль. Приходите, - сказал Рудин, крепко сжав руку Маруси.

- Спасибо, но… - она посмотрела на него, вздохнула. – Я не хочу смотреть на лицедейство. Мне важнее знать, какой вы человек, Рудин? Вы, вы настоящий мне интересней. Монологи ваших героев я выучила наизусть. Иногда мне даже хотелось вам подсказать верную реплику, но я молчала, ждала, как вы выпутаетесь из затруднительного положения. Вы всегда были на высоте, - она усмехнулась. - На высоте вашего актерского мастерства. Вам пора двигаться дальше. Я могу вам помочь… Вы знаете, где меня найти…

Сказала и убежала. Рудин мог бы ее догнать, не посмел. Ему нужно было обдумать все произошедшее. Он скрестил на груди руки. Последние слова Руси не шли из головы.

- Я вам нужна. Вы это скоро поймете…

- Я вам нужна, нужна, нужна…

- Я вам, вам, вам, в-а-а-м… не-об-хо-ди-ма… - зазвучало эхо заката.

Рудин сел на песок, обхватил голову руками. Стал припоминать, когда он слышал нечто подобное? В какой пьесе герои говорили такие слова? Но память не желала подсказывать верный ответ. Потому что сказанные Русей слова никто прежде ему не говорил. Да и посмел ли кто-нибудь сказать, Станиславу Рудину, таинственному актеру с безупречной репутацией, что он делает что-то не так? Как можно ставить под сомнение его талант, его величие, его умение перевоплощаться?

Он не желает никого слушать. Его не интересует общественное мнение. Он – бескрайняя вселенная. Он – целый мир, который…

Рудин взял горсть песка, разжал пальцы. Песок пролился сквозь них. На ладони остались несколько песчинок. Он стряхнул их, поднялся.

- Ваше величие, господин Рудин, не более чем песчинки на ладони. Не более… Но, несмотря на это, Руся считает что не все так плохо. Она знает секрет, неведомый вам. Она утверждает, что может помочь вам, если вам действительно нужна ее помощь, – проговорил он, глядя вдаль.

- Да-а-а-а… - прошептало эхо. Рудин оглянулся. Руся шла по парапету, как по канату и шептала:

- Да, да, да-а-а…

Рудин улыбнулся. Взобрался на парапет, пошел ей навстречу, изображая канатоходца. Руся первая спрыгнула вниз.

- Ступайте домой, мой таинственный собеседник. Пусть вам сопутствует удача.

- Нет, нет, я не оставлю вас одну, - спрыгнув на песок, сказал он. – Позвольте проводить вас?

- Не позволю, - сказала она.

- Почему? – искренне удивился он.

- Я не хочу, чтобы между нами возникла неловкость, неизбежная неловкость при прощании, - ответила она, глядя в его глаза. – Я не хочу…

Он не дал ей договорить. Необъяснимая сила толкнула его вперед. Он взял ее светлый овал лица в свои ладони, поцеловал.

- Спасибо, - прошептала она, закрыв глаза.

- Что вы со мной делаете, Руся? – простонал Рудин. – Разве могу я уйти теперь?

- А что изменилось? – распахнув глаза, спросила она.

- Изменилось все. Все вокруг и внутри меня, - с жаром заговорил он. – Нужно что-то делать, чтобы сохранить эти новые ощущения, чтобы их не растерять, чтобы они не протекли песком сквозь пальцы.

- Вам нужно время для раздумий, - прошептала она. – Увидимся завтра на закате.

- Вы будете ждать меня, Руся?

- Буду…

Спектакль прошел как в тумане. Рудин путал слова. Партнеры смотрели на него с удивлением. Такого никогда не было.

- Что-то случилось, Рудин?

- Что случилось, Станислав? – спрашивали они.

 Рудин не отвечал. В антракте спрятался в гримерке. В финале не вышел на поклон. Зачем ему цветы и восторженные восклицания дам, влюбленных в его героя, с которым он, Рудин, не имеет ничего общего? Он, Станислав Рудин, хочет быть собой.

Он раньше всех ушел из театра. Побежал к морю, чтобы вместе с девушкой по имени Руся слушать эхо заката…