«Ты запой мне ту песню…» Музыкальные образы в творчестве М. Ю. Лермонтова и С. А. Есенина

В своем творчестве М. Ю. Лермонтов и С. А. Есенин часто обращались к музыкальным образам. Оба поэта любили и тонко чувствовали музыку, считая, что иной раз она может точнее и глубже, чем слово, выразить самые сокровенные переживания. Так, например, Лермонтов писал в стихотворении «Не верь себе»(1837) о невозможности «стихом размеренным и словом ледяным» передать значение «простых и сладких звуков» 1.  На такое трепетное отношение к музыке повлияли детские впечатления поэтов. Лермонтов вспоминал: «Когда я был трех лет, то была песня, от которой я плакал; ее не могу теперь вспомнить, но уверен, что если б услыхал ее, она бы произвела прежнее действие. Ее певала мне покойная мать»[4,352]. Поэт отразил эти детские впечатления в своем стихотворении «Казачья колыбельная песня» (1838): « Спи, младенец мой прекрасный, /Баюшки - баю / Тихо смотрит месяц ясный / В колыбель твою» [1,404].

Образ поющей матери был дорог и Сергею Есенину. Об этом он проникновенно рассказал в стихотворении, посвященном сестре Шуре, написанном в 1925 году:

Ты запой мне ту песню, что прежде

Напевала нам старая мать.

Не жалея о сгибшей надежде,

Я сумею тебе подпевать 2.

Любовь к народной песне пробудилась у Лермонтова в Тарханах, а у Есенина - в Константиново. В стихотворении «Русская мелодия» (1829) юный Михаил Лермонтов изобразил народного «певца», который играет на  балалайке, под ее звучание «слышится начало песни» [1,32]. Есенин в автобиографии вспоминал о том, как в родном Константиново в детстве услышал русские народные песни в исполнении деда: «Дедушка пел мне песни старые, такие тягучие, заунывные».2 Фольклорные мотивы являются определяющими для многих произведений Лермонтова и Есенина, связанных со славянской мифологией. Например, Лермонтов в стихотворении «Тростник»(1832) обращается к известному народному сюжету. Девушка, убитая злодеем, превращается в тростник, из которого рыбак сделал дудочку, которая сама запела: «Сухой тростник он срезал/ И скважины проткнул;/ Один конец зажал он / В другой конец подул./ И будто оживленный,/ Тростник заговорил...»[1,349].

В «Лермонтовской энциклопедии» отмечается, что поэта «с его склонностью к одухотворению природной жизни, несомненно, привлекала мифологическая окраска этого архаичного сюжетного мотива, основанного на метаморфозе: душа убитого переселяется в выросшее из его тела растение» 3. В данном случае дудочка из тростника является многозначным музыкальным образом, метафорой, означающей связь через музыку потустороннего и реального мира. Лермонтов переосмысливает народный сюжет, романтизируя его, делая убийцей не злую мачеху, а ее сына.

Сергей Есенин в трактате «Ключи Марии»(1918) дает традиционную трактовку данного мифологического сюжета, в котором девушку губит злая мачеха. Поэт вспоминает известную легенду о том, как пастух срезал на могиле тростинку, а она сама поведала ему тайну:

«Играй, играй, пастушок.

Вылей звуками мою злую грусть.

Не простую дудочку ты в руках держишь.

Я когда-то была девицей.

Погубили девицу сёстры...»(5, 190).

В тростинке, которая стала пастушеской дудкой, заключено, по убеждению Есенина, мистическое начало: «Здесь в одном образе тростинки слито три прозрения. Узлом слияния потустороннего мира с миром видимым является скрытая вера в переселение души»(5, 190). Таким образом, Есенин в отличие от Лермонтова, вкладывает иной смысл в образ дудочки. Она у него становится символом поэтического искусства, а пастух - поэтом. Обращаясь к фольклорным мотивам, Лермонтов и Есенин используют многозначный образ народного духового инструмента, при этом каждый трактует его по-своему. Так музыкальные образы становятся отражением их поэтического мировоззрения.

М. Ю. Лермонтов и С. А. Есенин были музыкальными натурами и часто черпали вдохновение в звучании того или иного музыкального инструмента, отражая затем свои впечатления в поэтическом творчестве. Их объединял интерес к русской семиструнной гитаре и к музыкантам, игравшим на ней. Лермонтову довелось слышать вдохновенную игру гитариста - виртуоза М. Т. Высотского, который стоял у истоков школы русской семиструнной гитары. Находясь под впечатлением от игры известного гитариста, М. Ю. Лермонтов в стихотворении «Звуки» (1830—31) писал:

Что за звуки! неподвижен внемлю

Сладким звукам я;

Забываю вечность, небо, землю,

Самого себя.

Всемогущий! что за звуки! жадно

Сердце ловит их...[1,261].

В есенинском творчестве звучание гитары играет важную роль в кабацкий период, отражая сложные переживания его лирического героя. При первой публикации стихотворения «Пой же, пой. На проклятой гитаре» (1923) Есенин посвятил его поэту-имажинисту Александру Кусикову, который был автором текстов известных романсов «Обидно, досадно»(1916) и «Слышен звон бубенцов издалека»(1916). По воспоминаниям современников, Кусиков с гитарой сопровождал Есенина в Берлине. К своему другу - имажинисту, играющему на гитаре, обращается поэт с исповедальным признанием:

Пой же, пой. На проклятой гитаре

Пальцы пляшут твои в полукруг.

Захлебнуться бы в этом угаре,

Мой последний, единственный друг (1,173).

Так в стихотворении из цикла «Москва кабацкая» рождается музыкальный образ «проклятой гитары», под аккомпанемент которой разворачивается драматичный сюжет взаимоотношений лирического героя и его любимой. Пафос поэзии Есенина в эти годы меняется, приобретая трагический характер. Это соотносится с надрывным звучанием гитары в руках «единственного друга». Таким образом, если у Лермонтова игра на гитаре своими «сладкими звуками» погружает лирического героя в счастливое забвение, то у Есенина, наоборот, кабацкая гитара бередит душевные раны лирического героя. М. Ю. Лермонтов и С. А. Есенин в своей поэзии изображали не только Родину, но и экзотические края, в которых им доводилось бывать. У них Кавказ ассоциировался с определенными музыкальными образами, связанными со звучанием зурны. Например, у Лермонтова в поэме «Демон» при описании пира мы можем услышать ее звуки:

...Звучит зурна, и льются вины -

Гудал сосватал дочь свою,

На пир он созвал всю семью [2, 377].

У Есенина музыкальный образ звучащей зурны также служит художественным средством, с помощью которого автор создает экзотическую картину, открывшуюся ему на Кавказе: «И Грибоедов здесьзарыт, /Как наша дань персидской хмари, /В подножии большой горы /Он спит под плач зурны и тари» (2, 108). Протяжный звук духового инструмента у Есенина символизирует Грузию, где было суждено упокоиться праху А. С. Грибоедова.

Рассмотрев музыкальные образы в широком смысле этого понятия, и конкретные образы музыкальных инструментов, которые встречаются у Лермонтова и у Есенина, мы можем сделать вывод о том, что они играли важную роль в их творчестве. Поэтов сближала особая любовь к песне, которая зародилась еще в детстве. Лермонтов и Есенин опирались в своей поэзии на традиции славянской мифологии, создав образ поющей тростниковой дудочки. Одним из их любимых инструментов была гитара, звучание которой отвечало душевному настрою лирических героев двух поэтов. В их произведениях, связанных с кавказской темой, музыкальный инструмент создавал особый национальный колорит. Отметив это сходство, в то же время мы не можем не признать и того, что пафос, который несут в себе их музыкальные образы, часто не совпадает. Это объясняется тем, что М. Ю. Лермонтов и С. А. Есенин были поэтами с ярко выраженной творческой индивидуальностью.

Примечания:

1 Лермонтов М.Ю. Собр. соч.: В 4 т. М., 1981 Т. 1 С. 411 Здесь и далее в тексте приводятся ссылки на это издание с указанием в квадратных скобках тома и страниц.

2 Есенин С.А. Полн. собр. соч.: В 7 т. М, 1995 — 1999 Т. 7 С. 14 Здесь и далее текст цитируется по этому изданию с указанием тома и страницы в круглых скобках.

3 Лермонтовская энциклопедия. М., 1999 С. 512

Алексей СУХОВ, Пенза.