«Не умру я, мой друг, никогда»

Валерий Сухов

«Не умру я, мой друг, никогда»

(МОТИВЫ СМЕРТИ И БЕССМЕРТИЯ В ЛИРИКЕ ЛЕРМОНТОВА И ЕСЕНИНА)

По воспоминаниям В. Рождественского, Есенин «от некоторых стихов Лермонтова готов был плакать и неподражаемо умел напевать вполголоса на какой-то собственный мотив его «Завещание»1. Не случайно заключительное лермонтовское двустишие обрело свою вторую жизнь в есенинском стихотворении: «Сыпь, тальянка, звонко, сыпь, тальянка, смело!»(1925):«Пусть она услышит, пусть она поплачет. / Ей чужая юность ничего не значит»2.

Исследователями отмечалось, что в поэзии М.Ю. Лермонтова «смерть предстает не как финал земного пути», а «как провиденциальное ощущение гибели или близкой кончины»3. В соответствии с таким мироощущением написано стихотворение «Завещание» (1840), в котором с поразительной достоверностью отражены чувства простого человека, монолог которого поражает своим стоицизмом и спокойствием: «Наедине с тобою, брат, / Хотел бы я побыть: / На свете мало, говорят, / Мне остается жить!…/ Ты расскажи всю правду ей, / Пустого сердца не жалей; / Пускай она поплачет…/ Ей ничего не значит!»4. Здесь ярко проявляется гуманизм поэта и его способность выйти за пределы собственной трагической судьбы.

В «маленькой поэме» «На Кавказе» (1924) Есенин, вспоминая своих великих предшественников, после Пушкина переходит к Лермонтову. Проводя своеобразную психологическую параллель, он объясняет причины гибели поэта его мятежным характером:

За грусть и желчь в своем лице

Кипенья желтых рек достоин,

Он, как поэт и офицер,

Был пулей друга успокоен (2, 108).

Есенин подчеркивал, что приехал на Кавказ не только «обрыдать» «родной прах» любимых поэтов, но и «подсмотреть свой час кончины »(2, 108). На самом деле, незадолго до своей гибели Лермонтов и Есенин создают пророческие произведения, в которых мотив смерти тесным образом связан с мотивом сна - предсказания. В стихотворении «Сон»(1841) лирический герой Лермонтова собственную смерть видит в «долине Дагестана», где шли самые ожесточенные сражения с горцами: « Лежал один я на песке долины», «Солнце …жгло меня - но спал я мертвым сном»[1, 477]. На дар предвидения, который особенно ярко проявился в этом произведении, обратил внимание философ В. Соловьев. Он писал: «Лермонтов не только предчувствовал свою роковую смерть, но и прямо видел ее заранее»5. Мотив сна о собственной смерти, связанный с напряженными поисками разгадки вечной тайны бытия, возникает и в «маленькой поэме» Есенина «Метель». Предсказание смерти во сне - взгляд на себя со стороны – мертвого – все это напоминает лермонтовский «Сон». По роковому стечению обстоятельств поэма «Метель» была создана поэтом в декабре 1924 год, за год до ухода из жизни. Поэт видит себя «усопшего / В гробу» со стороны и даже принимает участие в собственных похоронах: «Я веки мертвому себе / Спускаю ниже… »(2, 151). Сравнивая лермонтовский и есенинский «сны о смерти», понимаешь, что поэты пророчески осознавали близость своего ухода в мир иной. При этом Есенин не исключал и того, что его противостояние с властью может для него закончиться трагически. С горькой иронией поэт заявлял: «И первого / Меня повесить нужно, / Скрестив мне руки за спиной» (2, 149). Есенин предпринял попытку снять тот трагический накал безысходности, который отличал поэму «Метель». Он пишет ее своеобразное продолжение – «маленькую поэму» «Весна» (декабрь 1924), в которой представленной так зримо собственной смерти противопоставляет мотив ее преодоления. Устами своего лирического героя поэт с оптимизмом заявляет: «Припадок кончен./ Грусть в опале./Приемлю жизнь, как первый сон»(2, 153).

Для лирических героев Лермонтова и Есенина осознание близкой смерти связано с преодолением своеобразного духовного кризиса. Это сходство мироощущения поэтов ярко проявляется, если сравнить лермонтовскую и есенинскую элегии «Выхожу один я на дорогу»(1841) и «Мы теперь уходим понемногу» (1924). Пророческая «тоска» сближает двух поэтов. Лирический герой Лермонтова делает исповедальное признание, которое подтверждает его невольное смятение перед лицом приближающейся смерти: «Что же мне так больно и так трудно? /Жду ль чего? Жалею ли о чем?»(1, 488). Есенинский лирический герой также не скрывает того, что, провожая близких друзей в последний путь, он всегда испытывает «дрожь». Разочарованный в жизни романтический герой Лермонтова заявляет: «Уж не жду от жизни ничего я,/ И не жаль мне прошлого ничуть»[1, 488]. Этому лермонтовскому разочарованию противостоит есенинское осознания «земного» счастья со всеми его радостями: «…И на этой на земле угрюмой/ Счастлив тем, что я дышал и жил…»(1, 201). Лирический герой Лермонтова в духе поэтики романтизма заявляет: «Я ищу свободы и покоя! / Я б хотел забыться и заснуть!»[1, 488]. Поэт противопоставляет смертный исход, связанный с «холодным сном могилы», с состоянием, пограничным, которое можно считать победой жизненных сил над смертью: «Я б хотел навеки так заснуть, / Что б в груди дремали жизни силы/ Что б дыша, вздымалась тихо грудь»[1, 488]. У Есенина в элегии «Мы теперь уходим понемногу» мотив преодоления смерти находит отражение в выстраданном признании лирического героя «И на этой на земле угрюмой / Счастлив тем, что я дышал и жил»(1, 201). Нельзя не отметить того, что и у Лермонтова и у Есенина жизнь ассоциируется прежде всего с дыханием, то есть с движением души. Лермонтовский лирический герой мечтает заснуть, но не «сном смерти», а «сном жизни». Лирические героя Лермонтова и Есенина связывают свою победу над смертью с чувством любви к женщине и с символом вечной жизни – деревом. Лермонтовский дуб и есенинский клен – своеобразные символы бессмертия, воплотившие в себе мечту поэтов о жизни вечной. Поэтому лирический герой Лермонтова просит о том, чтобы ему «про любовь» «сладкий голос пел». При этом песня о любви должна сливаться с шумом дуба - мифологическим образом древа жизни, «являющим собой центр мироздания»6. Опора на традиции славянской мифологии сближают Лермонтова и Есенина, поэтому они связывают мотив пути - дороги с образом древа жизни. «Дерево как метафора дороги, как путь, по которому можно достичь загробного мира – общий мотив славянских поверий…»7. Так начало лермонтовской элегии «Выхожу один я на дорогу» логично завершалось по кольцевому принципу композиции символичным обращением к образу дерева: «Надо мной чтоб вечно зеленея / Темный дуб склонялся и шумел»[1,488]. Есенин подхватывает этот лермонтовский мотив преодоления смерти в стихотворении «Клен ты мой опавший, клен заледенелый», написанном за месяц до своей трагической гибели –28 ноября 1925 г. В нем, завершая свой «древесный роман» (М. Эпштейн), поэт создает свою «метафору дороги» - образ клена. Осознавая приближение смерти, чувствуя ее «дыхание», Есенин наперекор неумолимой судьбе с присущим ему страстным жизнелюбием восклицает: «Сам себе казался я таким же кленом, / Только не опавшим, а вовсю зеленым. / И, утратив скромность, одуревши в доску, / Как жену чужую, обнимал березку»(4, 233).

Так трагическое мировосприятие Лермонтова и Есенина парадоксальным образом определяет их поразительное жизнелюбие. Чем ближе смерть, тем острее жажда жизни в душах их лирических героев. Это противоборство объясняется мощным напором страстных натур гениальных поэтов. Именно поэтому лирический герой Лермонтова не хотел бы «заснуть холодным сном могилы», а в стихотворении «Пой же, пой! На проклятой гитаре…» (1923) есенинский лирический герой заявил: «Не умру я, мой друг, никогда» (1,174). Таким образом, в лермонтовской и есенинской лирике «провиденциальное ощущение» скорой смерти преодолевается всепобеждающим чувством любви к жизни. Не случайно после слова «жить» автор в стихотворении «Завещание» ставит жизнеутверждающий восклицательный знак. Поэтому Есенин начинает свое предсмертное стихотворение так, как будто отвечает лирическому герою лермонтовского «Завещания», вступая с ним в своеобразный диалог. Как мы убедились, Есенин вслед за Лермонтовым утверждает мысль о вечной духовной жизни, которая наступает после смерти физической:

До свиданья, друг мой, до свиданья

Милый мой, ты у меня в груди

Предназначенное расставанье

Обещает встречу впереди»(1, 153).

Примечания

1. Рождественский В. Сергей Есенин //О Есенине. Стихи и проза писателей –современников поэта. М., 1990. С. 316.

2. Есенин С.А. Полное собр. соч. в 7 т. М., 1995 - 2001. Т.1. С. 241. Далее в тексте приводятся ссылки на это издание. В круглых скобках указывается том и страница.

3. Лермонтов М.Ю. Собр. соч. в 4 т. Л., 1979. Т.1. С. 458. Далее в тексте приводятся ссылки на это издание. В квадратных скобках указываются том и страница.

4. Лермонтовская энциклопедия. М., 1981. С.310.

5. Соловьев В. Из литературного наследия. М.,1990. С. 274.

6. Славянская мифология. Энциклопедический словарь. М., 1995. С. 159.

7. Там же. С. 225.